Вышло так, что мы прошли через сиракузский строй, как копье сквозь мягкую глину, порубив несчастных дурней, пытавшихся нас остановить, в капусту. Как вам прекрасно известно, сражения в те дни сводились главным образом к пиханию и толканию, искусное владение мечом и щитом особой роли не играло; кроме того, мы превосходили их числом и нас переполнял такой ужас, что остановить нас смогла бы только каменная гора. Большая часть врагов сломалась и бежала еще до того, как мы до них добрались, а тех, кто остался, попросту опрокинули и затоптали до смерти. На самом деле я помню, как сам промаршировал по человеку — надеюсь, это был сиракузец, ибо многие наши тоже попадали, споткнувшись или от толчка, и погибли точно так же. Этот человек лишился шлема, и я глянул вниз за мгновение до того, как на него наступил, чтобы увидеть искаженное ужасом лицо. Не было никакой возможности отвести ногу без риска упасть самому, и я только отвернулся. Когда моя подошва опустилась на его лицо, я услышал громкий треск — даже сквозь подшлемник — должно быть, это был его нос. Кажется, он закричал, хотя это мог быть и кто-то другой.
Мне было хорошо и уютно в середине построения, и хотя нас с Калликратом разнесло в стороны, Зевсик весь вечер держался поблизости. Широко шагая, он проделал рядом со мной весь путь, раздраженный, по-видимому, только тем, что ему до сих пор не предоставилась возможность спасти жизнь своего благодетеля и тем самым отдать хоть малую часть долга. Казалось бы, присутствие такого крупного, могучего компаньона должно действовать успокаивающе, но вот почему-то не действовало. Мы достигли тропы, которая вела с Эпипол вниз — узкого прохода, в котором мы начали ощущать себя в относительной безопасности, когда вдруг наш отряд как будто налетел на что-то и попытался остановиться. Это было, разумеется, невозможно: к тому моменту мы набрали значительную скорость, и опасность быть затоптанным делала любое действие помимо движения вперед невозможным. Случилось же вот что: мы врезались с тылу в другой афинский отряд, но никто, особенно в середине и в хвосте колонны, где нельзя было разглядеть ничего, кроме шеи впередиидущего, этого знать не мог. Все дружно решили, что передние ряды атакованы врагом, и принялись давить вперед изо всех сил. Именно в этот момент настоящие сиракузцы, которые за нашими спинами успели восстановить порядок, нарушенный прорывом, догнали хвост колонны и принялись его вырезать. Афиняне не могли предпринять абсолютно ничего, ибо мы были скучены, зажаты и не имели возможности повернуться кругом и пустить в ход щиты и мечи. Вместо этого мы инстинктивно навалились на тех, кто оказался перед нами, в то время как враги били нам в тыл, как молот по головке гвоздя. Человек впереди меня выпустил из рук копье, а меня с такой силой толкнули вперед, что подток копья насквозь пробил мне нагрудник. Я понятия не имел, пробил ли он заодно и меня, а проверить это не было никакой возможности, ибо я не мог и рукой пошевелить. Что я знал точно, так это что еще один такой толчок нанижет меня на копье, как дрозда на вертел. Поскольку единственной частью, которой я еще мог двигать, была голова, я несколько раз ударил ею по впередиидущему, чтобы привлечь его внимание и попытаться объяснить, что его копье угрожает моей жизни, но он не обращал внимания. Этот идиот как раз успел сообразить, что оставленное без присмотра копье небезопасно для окружающих, и рывком извлечь его из моего нагрудника, как второй толчок в спину швырнул меня вперед, так что я въехал носом в плюмаж его шлема.
Я потерял опору и повалился вниз, инстинктивно пытаясь свернуться в шар и чувствуя, что сейчас я отплачу сторицей за то что наступил тому парню на лицо. Но вся колонна вдруг остановилась, как вкопанная, и если не считать того, что какой-то дурак наступил мне на щиколотку, я отделался испугом. Замыкающие наконец осознали, что они атакованы сиракузцами и прилагали все силы, чтобы развернуться кругом. Большинству из них это в конце концов удалось после того, как они побросали копья и щиты (от которых в этой давке все равно не было никакого проку); они ухитрились остановить врагов, хватаясь за древки их копий и удерживая их на месте. К счастью, ни у кого не было никакой возможности даже извлечь меч из ножен, не говоря уж о том, чтобы нанести удар; кроме того, продвижению сиракузцев теперь препятствовал вал мертвых и умирающих. Вся эта объединенная колонна — два афинских отряда и один сиракузский — остановилась как вкопанная, без какой-либо возможности распутаться. Как будто этого было мало, позади сиракузцев возник еще один афинский отряд, который принялся с энтузиазмом истреблять сиракузские тылы точно так же, как их передние ряды истребляли наши задние.