Разумеется, старые Долгие Стены, соединявшие Афины и Пирей, давно исчезли, и я подозреваю, что большинство читающих эти строки их даже не помнят. В то утром они, казались, тянулись бесконечно, и хотя я ходил этим путем сотни раз, они выглядели совершенно незнакомыми и даже какими-то чужеземными. Не знаю почему, но меня охватила полная уверенность, что Город пуст, и всего его жители сейчас лежат в яме на болоте во владениях Полизелса. Это было очень странное чувство, и крайне неприятное притом. Однако на полпути к Городу я увидел спешащего навстречу человека и к своей безграничной радости узнал его. В некоторым смысле это было все равно, что встретить привидение, но это был самый настоящий Клеаген, зерноторговец, с которым я несколько раз вел дела.
— Привет, Клеаген! — крикнул я.
Он близоруко прищурился и ответил:
— Привет, Эвполид. Не видел тебя уже пару недель. Ты был в деревне?
Я уставился на него.
— Перестань, — сказал я. — Я был на Сицилии с войском. Вот только вернулся.
Взгляд Клеагена сделался удивленным.
— Не надо так шутить с утра пораньше, Эвполид. Армия еще не вернулась.
— Еще не вернулась? Честно слово, Клеаген, — сказал я. — Я прямо оттуда.
Он нахмурился.
— Ты прибыл с посланием к Совету или письмом от Никия или что? — спросил он. — Если так, тебе лучше...
— От Никия? — повторил я. — Никий мертв.
— Мертв?
— Мертв.
Клеаген мгновение поразмыслил над этим.
— Не смешно, Эвполид, — сказал он наконец. — Полагаю, ты возвращаешься домой после пирушки с этими твоими странноватыми дружками. Послушай моего совета, парень. Иди домой и проспись, пока не обидел кого-нибудь важного. У некоторых сыновья на войне, знаешь ли.
Клеаген поспешил прочь, оставив меня стоять с открытым ртом. Однако мух пастью на завтрак не наловишь, как говорил мой дед, так что я продолжил путь. По пути и у ворот я встретил еще несколько человек, но больше не останавливался и ни с кем не говорил. Что-то подсказывало мне, что лучше всего сейчас держать голову пониже — по крайней мере пока я не разберусь, что происходит.
Догадаться, впрочем, было нетрудно: определенно, новости о катастрофе еще не достигли Города. В это было трудно поверить: уж конечно же, власти Катаны должны были отправить сообщение. Видимо, кто-то кому-то поручил заняться этим, а тот передоверил следующему и так далее — а может быть, везущий его корабль еще плывет где-то, утонул или задержался по мелкому делу в Метане.
Затем до меня дошло, что коли так, то мы с сыном Филиппа являемся единственными людьми во всех Афинах, которым известно об уничтожении флота. Это была неприятная мысль. Выходило, что мой прямой долг (глупо было рассчитывать, что Аристофан способен сделать хоть что-то мало-мальски полезное) пойти и обо всем рассказать кому-нибудь — скажем, полемарху и Совету. Но поверят ли они мне? Разумеется, нет. Клеаген-зерноторговец не поверил, с чего бы ждать иного от полемарха? Скорее всего, я окажусь в тюрьме за распространение пораженческих слухов.
Но я не мог просто пойти домой, стянуть сандалии и притвориться, что никогда никуда не уезжал. Оставляя в стороне судьбу Города, который был теперь совершенно беззащитен перед спартанцами (уж они-то, безусловно, знали все), следовало учитывать и спокойствие собстенной совести. Я не мог долго держать в себе тайну сорока тысяч трупов — меня разорвет, как ту лягушку из сказки. Наверное, надо поделиться с кем-то еще, чтобы он в свою очередь рассказал Совету, и это должен быть человек, вызывающий доверие.
Я шагал, размышляя обо всем об этом, когда кто-то тронул меня за плечо и произнес:
— Это ты?
Я повернулся. Это был Филонид, начальник хора. Я промолчал.
— Эвполид, — сказал Филонид. — Я думал, ты ушел на войну.
— Ушел, — ответил я.
— Когда же ты вернулся?
— Только что.
— Этим утром?
— Да.
Он внимательно изучал меня; я редко бывал так немногословен, и он решил, что я заболел.
— Тебя ранили? — спросил он. — Ты поэтому вернулся?
— Нет, — ответил я. — Я в порядке.
— Тогда что ты делаешь в Афинах? — Я подумал: это же невероятно! Вот человек, которого я знаю, мой друг, и я понятия не имею, как с ним говорить. — То есть я рад тебя видеть, конечно. Как дела на войне?
— Война окончена, — сказал я.