— Что, Питон? — я рассмеялся. — Этот парень — клоун.
— Ну, — сказала Федра, — этот клоун спасал людей от обвинений похуже твоего.
— Но не от уголовных!
— Именно что от уголовных. Измена. Противоправное законотворчество. И эти люди были и в самом деле виновны. Даже присяжные были в этом уверены.
— Назови хоть одно дело.
Она назвала примерно пять, и все они были в свое время на слуху.
— И как же ему это удалось? Уж наверное, не с помощью его клятых профессиональных свидетелей.
— Конечно, нет, — сказала Федра с раздражением. — Все благодаря его ораторскому искусству.
— Ты называешь это ораторским искусством? — переспросил я. — Вот эту банную болтологию? Она даже на самопародию не тянет — людям она покажется перебором.
— Дурак ты, — сказала Федра. — Нынче людям только такое и нужно. А иначе как ему удается заработать на жизнь?
— Это же в чистом виде циркулярная аргументация, порочный круг, — указал я.
— Единственное, что сейчас может спасти твою жизнь — это качественный такой порочный круг, — ответила Федра. — Пойми ты, нынешние присяжные вроде болельщиков на гонках колесниц — у них есть свои фавориты, и Питон — один из них. Он им нравится. Им хочется, чтобы он побеждал.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил я. — Когда ты последний раз была на суде?
— Из того, что я женщина, вовсе не следует, что я глухая, — ответила она. — У меня есть друзья, они мне всякое рассказывают. И вообще совершенно неважно, откуда я что знаю. Важно то, что тебе нужна хорошая речь в твою защиту. Ради всех богов, чего тебе терять?
Я стащил сандалии и прилег на кушетку.
— Для начала, самоуважение, — сказал я. — Если ты думаешь, что я готов доверить говорить за себя сократоподобным типам, то ты ошибаешься. Или я не поэт?
— При чем тут это?
— Я сам могу сочинить речь, и притом в рифму, — сказал я. — Причем даже во сне.
Федра затрясла головой.
— Нет, не можешь, — сказала она. — Ты не способен отнестись к делу серьезно.
Я поднял голову с подушки.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты превратишь все в шутку, — сказала Федра. — Инстинктивно. Напихаешь острот, скатишься в пародию. Для театра это сгодилось бы, но никак не для Одеона.
Тут она была права.
— Но погоди-ка минуточку, — сказал я. — Ты забыла, что я вовсе не собираюсь сочинять в стиле Питона.
— Почему нет? — спросила она.
— Потому что такая речь не сработает, — ответил я. — Вот эти дела, которые ты перечислила — припомни. Ведь все они слушались до сицилийских приключений?
Федра помолчала.
— Ладно, ты прав, — сказала она. — И что с того?
— Штука в том, — сказал я, — что Сицилия все изменила. А иначе с чего бы Питону бродить от двери к двери, подобно торговцу духами вразнос?
— Он услышал о твоем деле и решил подзаработать, — сказала она. — Не думаю, что тут надо искать еще какой-то смысл.
— Не думаешь? Ну что ж, а я по-прежнему считаю, что все это дело со статуями не имеет никаких прецедентов в прошлом — оно замешано не только на деньгах и политике.
— И на чем же еще? — спросила Федра.
— Например, на том, что мы первый раз за всю нашу историю оказались разбиты, — сказал я. До этого момента я поддерживал беседу по афинской привычке поддерживать беседу. Но тут я принялся размышлять вслух. — Вот в чем разница, Федра — афиняне напуганы. Их побили, они не могут понять, как так вышло, и почему в этом нельзя никого обвинить — и кидаются друг на друга. Ради богов — я же ведь не политик, не стратег? У меня даже врагов не очень много на самом-то деле. С каких пор таких, как я, преследуют по политическим мотивам? И боги знают, я не один такой. Демий взялся за меня из-за моего состояния, это так, но присяжные признают меня виновным просто потому, что жаждут крови. И на сей раз инициатива исходит не от Клеона, Гипербола, Перикла или еще кого-то, кто стремится избавиться от врагов; эту кровавую баню растопили присяжные и избиратели собственными силами, и они не успокоятся, пока не доведут дела до восстания или гражданской войны.
— Правда? — сказала Федра. — И у тебя есть какие-то доказательства этому? Или ты опять поболтал с прорицающим Аполлоном?
— Доказательства, — сказал я. — Ну например, тот факт, что я скоро предстану перед судом.
— Это циркулярная аргументация, — сказала Федра радостно.
— Я знал, что ты поймешь эту концепцию. Скажи мне вот что: кто сейчас наш лидер?
— Лидер?
— Лидер, — сказал я. — Ну ты понимаешь — заводила в Собрании. Начиная с Фемистокла и до Клеона с Алкивиадом они сменяли один другого без пауз. Так кто наш нынешний лидер?
— Ну, — сказала она, — вот так сразу, не подумав...
— Его нет, так ведь? А почему? Потому что никто не чувствует себя в безопасности. О, конечно, Фемистокла, Перикла и им подобных то и дело в чем-нибудь обвиняли, но этим занимались исключительно идиоты вроде моего дедушки; если им кто когда и угрожал, то только им же подобные персонажи. Но сейчас избиратели и присяжные готовы наброситься на любого, а поскольку всех больших людей уже съели, их охватил голод и они проглотят всякого, кого скормят им доносчики. Например, меня. Речи, которые доставляли им счастье, остались в прошлом — когда их хорошо кормили и когда они знали, кто их нынешний хозяин и кто будет следующим; теперь же им плевать на красивые слова.