Флейты умолкли и я вышел вперед, чувствуя себя в точности так же, как в школе, когда мне выпадало декламировать стихи, а я помнил не более трех первых строк. Я попытался взять ее за руку. Кажется, пальца три мне удалось ухватить. Ее отец принялся произносить положенные слова, и я выслушал их, улыбаясь совершенно идиотской улыбкой. Даже ради спасения собственной жизни, я не мог вспомнить свою речь. Уверен, мы бы стояли там по сию пору, если бы не Калликрат, который прошептал мне ее на ухо.
Федра подняла голову и взглянула мне в глаза. Ее лицо казалось ярким, как солнце, и внезапно я почувствовал себя гораздо лучше. Я повел ее в дом. Она споткнулась.
— О Боги, — сказал кто-то. — Она коснулась порога.
Это, разумеется, было худшим из предзнаменований.
— Заткнись, — прошептали ему. — Бога ради, чихните же, кто-нибудь.
— Для этого уже немного поздновато, — возразил первый голос. Засим последовал трубный звук — какой-то доброхот попытался изобразить чих.
— Ну что же, — сказал отец Федры. — Тут уж ничего не поделаешь, полагаю.
♦
— Ну вот, — лукаво произнесла она. — Наконец-то мы одни.
Ремешок моей левой сандалии завязался в не поддающийся никаким усилиям узел, а крохотные рудокопы в моей голове наткнулись на новую жилу. Я пробормотал что-то вроде «Как это мило» и уселся на пол. Дела шли не очень хорошо. Мои доспехи, копье и трехдневный рацион лежали у стены, приготовленные на утро, и я знал, что двое или трое детей фракийской служанки подслушивают за дверью, поскольку отчетливо слышал их хихиканье. Федру же, очевидно, поразила глухота.
— Как твоя бедная голова? — проворковала она. — Очень болит?
— Нет, — хмуро ответил я. Ремешок лопнул и я сбросил сандалию.
— Не возражаешь, если мы чем-нибудь закроем вот это, — сказала она, указав на груду доспехов, увенчанную шлемом. — Выглядит так, как будто кто-то подсматривает.
Тут она попала в точку. Я набросил на шлем плащ и присел на кровать.
— Мне погасить свет? — прошептала она. Я кивнул и стянул тунику через голову. Она облизала пальцы и щипнула фитилек — раздалось тихое шипение. По какой-то непонятной причине я почувствовал себя совершенно несчастным.
— Иди сюда, — сказала она.
Я забрался в постель. От нее исходил очень слабый запах пота.
— Мой двоюродный брат Архестрат бывал на Самосе, — сказала она.
— Да?
— Его кто-то укусил. В конце концов пришлось отпилить ему стопу.
Я набрал побольше воздуха и повел рукой, рассчитывая в конечном итоге обнять ее за плечи.
— Ой, — сказала она.
— Извини.
— Это было мое ухо.
Я отвел руку и положил ее на подушку.
— А теперь ты прищемил мои волосы, — сказала она. — Ты определенно умеешь создать у девушку нужный настрой.
— Наверное, лучше нам зажечь лампу, — предположил я.
— Нет, — твердо сказала она. — Лучше не надо.
— Конечно.
— Тут по всей постели розовые лепестки, — сказала она через некоторое время.
— Это ведь традиция такая, разве нет?
Она фыркнула.
— Может быть, в твоей семье и так, — сказала она. — Не мог бы ты их смести?
— Я зажгу лампу.
— Как хочешь.
Я всегда плохо управлялся с кремнем и огнивом, и к тому моменту, когда загорелся свет, в комнате образовалась ощутимая атмосфера враждебности.
— Так, — сказал я. — Теперь давай разберемся с лепестками.
— Забудь, — сказала она и порывисто заключила меня в объятья, словно пловец, решивший наконец бросится в холодную воду. Рот мой в этот момент был открыт и я почувствовал, как ее подбородок вошел в контакт с моими зубами. Она отодвинулась и сказал: