Итак, большую часть времени я проводил на агоре, дома у дяди, в гостях у друзей, и все эти занятия озаряла тихая радость от нахождения вне дома. В ту пору я обзавелся множеством полезных друзей и познакомился с большей частью важных персон. Странно, но те, о которых много сплетничают, обычно ищут общества других печально известных людей, и поскольку история моих сделок с недвижимостью надолго стала притчей во языцех для афинян, я никогда не жаловался на отсутствие компании. Сделавшись объектом насмешек, ты вскоре понимаешь, что это положение не лишено преимуществ — при наличии достаточно толстой кожи. Люди перестают тебя опасаться, а это ведет к исчезновению барьеров.
Размеется, когда это было возможно, я удалялся из города — и предпочитал Паллену, куда Федра не ездила. На земле всегда было чем заняться и работа позволяла держать себя в форме. Поскольку угроза спартанских набегов делала бессмысленными попытки посадить виноград и оливы, мы сосредоточились на выращивании того, что можно было собрать в доступное время. Многое из того, что мы высаживали, редко выращивают в Аттике (лен и коноплю, например, а также некоторые виды бобовых), и всякий успех меня радовал, а неудачи не угнетали. В частности, я обнаружил, что бобы и люпин — это чрезвычайно недооцененные культуры. Из-за того, что в Аттике так сухо, а навоз любого происхождения идет на вес золота, большинство аттических земледельцев рассматривают бобы как зеленое удобрение — то есть высеивают их на паровой земле и пускают под плуг, не дав созреть. Я, однако, обнаружил, что их можно собирать с пара, не нанося заметного ущерба почве — ее, казалось, обогащало само их присутствие. Кроме того, там, где злаки были сожжены спартанцами, земля была легче и плодороднее, и я вспомнил, что в какой-то из старых поэм — у Гесиода, наверное, или кого-то вроде него — говорилось, что наши предки специально сжигали солому и полову, чтобы обогатить почву. Что же до воды, то я ухитрился организовать соседей и повернуть некоторые из горных ручьев, которые не пересыхали даже летом, на наши террасы. Окружающие считали нас психами, пока мы не начали вывозить урожай; после этого на нас посыпались иски за незаконный отвод воды. Я настоял также, чтобы все мои владения вспахивались по крайней мере пять раз в год, чтобы мороз и роса не пропадали даром. Это была дорогая и затратная работа — и дня, кажется, не проходило, чтобы я не ходил в кузницу, чтобы заказать новый лемех — но приносила фантастические результаты, и я просто дождаться не мог наступления мира, когда можно будет вернуться к ячменю.
Была еще и охота — спартанские вторжения привели к тому, что в Аттику вернулись зайцы и олени, кабаны и даже медведи, и ловля птиц и рыбы — занятия, которые после начала войны стали важной частью жизни очень многих. Из-за нелюбви к морю напрямую я не принимал участие в рыболовстве, но зато потратился на несколько лодок и даже небольшое каботажное судно, и в результате получил возможность сбывать излишки вдоль побережья Аттики, а не возить их посуху в Афины. Короче говоря, как вы можете догадаться, я наслаждался жизнью в глуши и никому не причинял вреда.
Более того, я вернулся к своей пьесе. Я обнаружил, что физический труд очень способствует сочинительству, и поскольку я носил текст «Стратега» непосредственно в голове, то мог работать над ним в любом удобном для себя месте. Уверен, что многие из наших сезонных работников, если они еще живы, и сейчас смогли бы продекламировать несколько длинных кусков из этой пьесы, поскольку слышали ее из моих уст достаточно часто; будучи людьми здравомыслящими, они всякий раз старались смеяться в нужных местах. Иногда мы разыгрывали несколько сцен для соседей — когда в самую жару собирались вместе в тени ближайших деревьев. Естественно, я вел, а Зевсик в одно лицо исполнял функцию Хора; остальные роли мы распределяли между рабами и наемными работниками. Не думаю, что встречал с тех пор более отзывчивую публику, чем земледельцы Паллены и Фреарр, которые были рады любому поводу полежать в тени после тяжкой работы, и которым не надо было высиживать три трагедии ради одной комедии. Тем не менее, наблюдать за ними и примечать, что именно их смешит, а что проскакивает незамеченным, сколько раз можно повторить шутку, пока она не надоест, и какой длины должны быть сцены, было очень полезно.