— Она теперь твоя проблема, — сказал он, пихая ее ко мне, как покупатель швыряет тухлую рыбу в рыботорговца. — У меня гости, я не собираюсь молча терпеть, пока она разносит все вокруг в моем доме. Мужчина должен уметь держать собственную жену в узде.
Щека у него была расцарапана; в точности такой рисунок я временами разглядывал в зеркале.
— Я сожалею, — сказал я. — Этого больше не повторится.
— Да уж лучше бы не повторялось, — сказал он. — И я хочу, чтобы ты осознал твердо, юноша: я не позволю, чтобы она рожала в моем доме, и это мое последнее слово. Сам прибирай за собой.
Он выскочил вон, быстро захлопнув за собой дверь, как будто боялся, что Федра успеет проскользнуть следом. Она долго стояла, глядя на меня и ничего не говоря.
— Слышал? — спросила он.
— Я не глухой, — ответил я. — Это правда?
— Да, это правда, — резко сказала она. — Хотела бы я, чтобы это было не так.
— Ну что ж, — сказал я. — Не знаю, чего ты от меня ждешь, поскольку совершенно очевидно, что отец — не я.
— Разумеется, отец — ты, — закричала она. — И смотри на меня, когда говоришь!
Я повернулся к ней спиной.
— Я не отец и не приму ребенка. Делай, что хочешь.
— Прекрасно, — сказала она. — Я оставлю его на холме, волкам. Этого ты хочешь?
— Мне все равно, — сказал я, закрыв глаза и глубоко вдохнув. — Как давно ты знаешь? — спросил я.
— О, примерно неделю, — сказала она устало. — Я собиралась сказать тебе после того, как ты выиграешь свой дурацкий приз со своей дурацкой, дурацкой пьесой. Я думала, ты будешь в хорошем настроении. Но ты и тут напортачил.
— Так вот что это было, коварная ты сука, — сказал я, охваченный внезапной яростью. — Все это...
— Все это что?
— Вот это, — сказал я, пнув сотканный ею плащ. — Ты впустую потратила время.
— Правда? — она стояла совершенно неподвижно и смотрела на меня, а я не мог встретиться с ней взглядом.
— Да, — твердо сказал я. — Слушай, очевидно, что ничего не выйдет. Я думаю, с этого момента лучше всего нам держаться подальше друг от друга, как в самом начале. Не беспокойся, я приму ребенка. Только не ожидай от меня, что я стану иметь с ним дело, вот и все.
— Значит, вот чего ты хочешь?
— Думаю, так будет лучше для нас обоих, — сказал я. — Ты согласна?
— Да, — сказала она. — Совершенно согласна.
Я встал, стянул сделанную ею тунику и бросил ее поверх замаранной в кирпичной пыли. Она, казалось, жгла мне кожу.
— Я пришлю тебе деньги, — сказал я, — как только доберусь до Паллены. Если ты не возражаешь, я пойду. Мне здесь ничего не нужно.
Я вышел, не оглядываясь, и сразу поехал в Паллену. Там удивились при виде меня, и спросили, как обычно, приедет ли моя жена. Я сказал им, нет, не в этот раз, и потребовал горячего, потому что после поездки умирал с голоду. Назавтра я послал Федре обещанные деньги с верным человеком и его женой, которым велел оставаться в городском доме, если она боится быть одна; кроме того, они должны были отправить ко мне гонца, если ей что-то понадобится, а если дело будет срочное — то к Калликрату. Она отправила их назад, передав, что приведет кого-нибудь из отцовского дома, если я не возражаю. Я не ответил.
♦
Вскоре после этого, как я уже рассказывал, Клеон был убит при Амфиполе, а спартанцы прислали мирное посольство. Возникали различные сложности и закавыки, но Никий, сын Никерата, взял переговоры в свои руки и заключил мир на пятьдесят лет на море и на суше — вскоре после того, как Аристофан завоевал первый приз на Дионисиях с пьесой «Мир». Война, наконец, закончилась.
ДВЕНАДЦАТЬ
Когда был заключен мир, мне было двадцать один год и я был членом сословия всадников — как я не старался, мне не удавалось выжать более четырехсот шестидесяти мер из своих владений, а Солон по причинам, известным ему одному, установил входной порог в верхнее сословие в пятьсот мер — и скоро мне предстояло стать отцом. Я вполне мог рассчитывать на еще тридцать лет жизни или даже больше; члены моей семьи регулярно доживали до шестидесяти, а один двоюродный дедушка дотянул до восьмидесяти четырех, к огромной досаде своих детей. Ничего особенно необычного в том, что мужчина живет отдельно от жены, если может себе это позволить, не было, и помимо слухов я ничего не слышал ни о Федре, ни от нее. Я регулярно посылал ей деньги, но большую часть времени проводил в Паллене.
Дел здесь было столько, что у меня не оставалось времени на праздные мысли. Вы, возможно, заметили, что я всегда интересовался жизнью и временем диктатора Писистрата — сейчас в этом, разумеется, не страшно признаться даже публично — и встретив кого-нибудь, кто мог что-нибудь знать на эту тему, всегда старался его разговорить. Эти беседы в целом укрепляли мою веру в то, что в те времена афиняне обрабатывали гораздо больше Аттики, чем сейчас, благодаря субсидиям и поддержке диктатора. Выходило так, что я должен был выполнить программу Писистрата своими силами и вдохнуть жизнь в заброшенные земли, имея в своем распоряжении только ресурсы, обеспечиваемые моими собственными плодородными участками. Я понакупил и понанимал работников и принялся за горные склоны — за любое место, где находилось достаточно почвы, чтоб можно было испачкать ноготь.