Шея — лебедь ; шея — пава ;
Шея — нежный стебелек;
Шея — радость, гордость, слава;
Шея — мрамора кусок!..
Кто тебя, драгая шея,
Мощной дланью обоймет?
Кто тебя, дыханьем грея,
Поцелуем пропечет?
Кто тебя, крутая выя,
До косы от самых плеч,
В дни июля огневые
Будет с зоркостью беречь:
Чтоб от солнца, в зной палящий
Не покрыл тебя загар;
Чтоб поверхностью блестящей
Не пленился злой комар;
Чтоб черна, от черной пыли,
Ты не сделалась сама,
Чтоб тебя не иссушили
Грусть, и ветры, и зима?!
Особенное место в творчестве Пруткова занимает так называемая «антологическая» поэзия. Античной мифологией, историей и антуражем увлекались почти все более или менее выдающиеся русские поэты.
Вспомните пушкинский «Фиал Анакреона», вспомните вакхов, нимф, мирты, амуров, фебов, харит, урны и пр. в стихах Батюшкова, Боратынского, Дельвига, Катенина, Майкова, Фета, того же Бенедиктова и, наконец, Щербины, творчество которого представляет собой апофеоз этого явления.
«Красота, красота, красота! Я одно лишь твержу с умиленьем»,— восклицал Н. Ф. Щербина, и ему вторил К. П. Прутков, создавший такие шедевры, как «Пластический грек», «Спор греческих философов об изящном», «Письмо из Коринфа», «Философ в бане», «Древней греческой старухе, если б она домогалась моей любви», «Честолюбие»...
Исследователи отметили любопытное соревнование двух поэтов — Пруткова и Щербины, когда последний, признав превосходство первого, исключал некоторые стихи из дальнейших собраний сочинений...
Но опять скажем: никто не обнимет необъятного, никто не охватит всего творчества Пруткова и тем более в кратком очерке.
Вернемся же к теме взаимоотношений поэта и толпы. Уже в наше время было найдено и опубликовано обращение «Козьмы Пруткова к читателю в минуту откровенности и раскаяния».
Именно это стихотворение с исчерпывающей полнотой вскрывает психологию поэта и показывает его место в толпе.
Мы в очередной раз осмеливаемся на пространную цитату из Пруткова, сознавая, что она не только не наскучит читателю, но и прояснит все то, о чем писали, пишут и будут писать...
С улыбкой тупого сомненья, профан, ты
Взираешь на лик мой и гордый мой взор;
Тебе интересней столичные франты,
Их пошлые толки, пустой разговор.
Во взгляде твоем я, как в книге читаю,
Что суетной жизни ты верный клеврет,
Что нас ты считаешь за дерзкую стаю,
Не любишь; но слушай, что значит поэт.
Кто с детства, владея стихом по указке,
Набил себе руку и с детских же лет Личиной страдальца, для вящей огласки, Решился прикрыться,— тот истый поэт!
Кто, всех презирая, весь мир проклинает,
В ком нет состраданья и жалости нет,
Кто с смехом на слезы несчастных взирает,— Тот мощный, великий и сильный поэт!
Кто любит сердечно былую Элладу,
Тунику, Афины, Ахарны, Милет,
Зевеса, Венеру, Юнону, Палладу,—
Тот чудный, ^ изящный, пластичный поэт!
Чей стих благозвучен, гремуч, хоть без мысли, Исполнен огня, водометов, ракет,
Без толку, но верно по пальцам расчислен,— Тот также, поверь мне, великий поэт!..
Итак, не пугайся ж, встречался с нами,
Хотя мы суровы и дерзки на вид И высимся гордо над вами главами;
Но кто ж нас иначе в толпе отличит?!
В поэте ты видишь презренье и злобу;
На вид он угрюмый, больной, неуклюж;
Но ты загляни хоть любому в утробу,—
Душой он предобрый и телом предюж.
Вот тут бы самое время выяснить наконец, что же такое пародия.
Начнем с того, что на Козьму Пруткова стали писать пародии, а это было верным признаком его славы. Вспомним Пушкина, который восхищался тем, что в Англии «всякое сочинение, ознаменованное успехом, попадает под пародию».
Козьму Пруткова обвиняли и продолжают обвинять в том, что он писал пародии. Один современный автор доказывает это на протяжении 266 страниц, где 744 раза утверждает, что в стихах поэта «высмеиваются такие-то и такие-то». Например, в своих пародиях «Прутков высмеивает Хомякова и, в его лице, чрезмерные претензии некоторых малозначительных поэтов». В эту компанию попадают все, кому подражал Прутков,— от Пушкина до Фета. Одного Гейне все авторы, изучающие Пруткова, берегут пуще глаза, всякий раз оговаривая, что «высмеивается» не этот поэт, писавший на немецком языке, а его переводчики.
И надо сказать, что такое почтение вполне понятно. Гейне в прошлом веке переводили многие поэты.
Частенько, правда, они выдавали за переводы собственные стихи, и тогда под заглавием появлялось скромное «Из Гейне». Такова была мода. Козьма Прутков не отставал от нее, но, как человек правдивый, выражался более точно — «Будто бы из Гейне».