– Велас! – строго произнёс он. – Тот листок про детский сад ты принёс в дежурку?!
– Да, – просто ответил Велас, отключая запись и предвидя новые вопросы. – Проникнуть в здание и предотвратить беду я не сумел, но после я видел, как Борисов вынес тело и проследил за ним. Он привёз Дмитрия Ивановича в полуразрушенное здание. Чуть позже я узнал, что это заброшенный бывший детский сад. Борисов оставил Дмитрия Ивановича на попечение какого-то человека, которого вызвал на место и тут же уехал. Оставшегося я обезвредил, правда, позже очнувшись, он всё же ускользнул от меня, но это было уже не важно. Последующие сутки я присматривал за Дмитрием Ивановичем, леча его при помощи браслета и трав…
– Так если ты с самого начала знал, где прячут Дмитрия, почему раньше не сообщил!
– Раньше было нельзя. Переезд мог его убить. Я не врач, но кое-что понимаю в этом. Тогда меня ещё удивило, что Дмитрию Ивановичу стало лучше от одного «сеанса», который я провёл при вас уже в палате, но позже сопоставив факты, я понял, что это было невозможно при таком опасном ранении. Это стало ещё одним из факторов, по которому я понял, что возвращался в это время…
– Не начинай, – прервал его Степанов, возвращая листок, и вспоминая разговор с врачом больницы. Тогда он пообещал сообщить ему, если что-нибудь прояснится, но он и подумать не мог, что это окажется Велас. А вот вопрос «зачем» действительно отпал.
– Жаль, – произнёс Сомов. – Значит, Борисов развёл тебя. Ушёл от наказания…
– Хорошо ещё, что без денег… Но думаю, Борисову осталось не долго гулять. Люди, которые смогли добраться до Заступова в изоляторе достанут и столь опасного свидетеля где угодно. Он сам признался, что видел бухгалтерию Заступова, возможно знал и о компромате. Уверен, что кому нужно об этом уже известно… Но раз ты к этому моменту уже умел писать, – вновь обратился Степанов к Веласу, – почему не передал записку через своего Тая, а заставил его мотаться по закоулкам? Так было бы проще.
– А какая разница, если бы я написал или сам вышел к вам? Получив послание, вы непременно захотели бы прояснить этот вопрос у меня же. И я мог догадаться о своём присутствии…
Степанов поднял руки, показывая, что вопросов больше не имеет, так как ответы на них всё равно не отвечали.
Чтобы не раздражать Степанова Велас не стал рассказывать ему, что прикрывал себя и во время ночного нападения. Правда тогда его помощь не потребовалась, и всё свелось лишь к тому, что он оказал сам себе услугу, вытащив из плеча дротик с отравляющим веществом.
Слушая запись, Велас что-то записывал на листке. Попеременно ставя то «плюсы», то «минусы» возле своих записей. По завершении записи Велас сказал:
– В первой части разговора он более откровенен. Здесь он действительно говорит правду, надеется на помощь. Далее после неосторожного вопроса следователя он закрылся, испугался. Он пожалел о том, что вообще затеял всё это, ведь доверял он только вам, Николай Петрович, и изначально хотел говорить только с вами. В самом конце он уже знал, что обречён и обращался лишь к вам, Дмитрий Иванович. Его якобы мимолётная шутка по поводу 23 июня позапрошлого года явно адресована вам. Он был уверен, что вы его поймёте…
– Это невозможно, Велас, – прервал его Сомов. – Заступов лично стрелял в меня, это факт. Он был уверен, что я мёртв, значит, никак не мог обращаться ко мне.
– К тому моменту ему кто-то сказал, что вы выжили. Конечно, у него мало надежды, что вам удастся прослушать эту запись, но он всё равно оставляет для вас это послание. Это очевидно.
– И всё это ты узнал из его разговора? – изумился Степанов.
– Всё это хорошо слышно по тону его голоса, уверенного вначале, испуганного и обречённого в конце.
– Но он доктор медицины и неплохой психолог. Возможно, он всего лишь играл очередную роль, чтобы запутать нас. Ты бы слышал его выступление при первом допросе.
– С тех пор прошло несколько дней и для него многое изменилось. Он не был полностью изолирован и постоянно был на связи со своими сообщниками… Нет в этот раз он не играл. Он понял, что его бросили и приговорили.
– Как думаешь, он мог сам покончить с собой? – спросил Степанов.
– Исключено. Этот человек боялся смерти. Он хотел жить. Уверен, что судмедэксперты обнаружат на теле либо следы сопротивления, либо след от удара или укола.