Утомление не покидало меня в течение дня, и я почти не мог ничего делать, хотя нужно было постирать кое-что из одежды, на которой появились какие-то, ржавые пятна. После этого я не спеша стал исследовать, что мой двоюродный брат пытался делать с сетями, и я понял, что он связал их таким образом, чтобы что-то ловить. Что же еще, как не козодоев, которые, должно быть, и его тоже то и дело доводили до белого каления? Или же он, возможно, знал об их повадках больше, чем я, и, может быть, у него были более веские причины пытаться их ловить – не только из-за постоянного крика?
Днем я урывками умудрялся поспать, хотя время от времени мне приходилось вставать и слушать потоки перепуганных разговоров, лившихся в телефонной трубке. Им не было конца: звонки раздавались весь день, и мужчины иногда тоже разговаривали друг с другом, а не только женщины, монополией которых линия была до сих пор. Они говорили о том, чтобы согнать весь скот в одно стадо и хорошенько сторожить его, но в таком случае все боялись сторожить в одиночку; говорили они и о том, чтобы по ночам держать всех коров в хлевах, и я понял, что именно к этому решению они склонились. Женщины, однако, хотели, чтобы после темноты никто вообще не выходил наружу ни по какой надобности.
– Днем Оно не приходит, – втолковывала Эмма Уотли Мари Осборн. – Ничего же не делается днем. Вот я и говорю: сидеть дома, как только солнце сядет за холмы.
А Лавиния Хоу уехала в Бостон вместе с детьми, как и собиралась.
– Собиралась и укатила вместе с детишками, и оставила там Лабана одного, – говорила Хестер Хатчинс. – Хотя он там не один: привез человека из Аркхама, и они там вдвоем устроились. Ох, какая ж это ужасная вещь, это ж просто наказание Господне на нас – и хуже всего, что никто не знает, ни как Оно выглядит, ни откуда приходит, ничего.
Вновь возникло и повторилось суеверие о том, что из коров высосали всю кровь.
– Говорят, от коров и крови много не было, и вот почему – у них ее просто не осталось, – говорила Ангелина Уилер. – Господи, что же с нами со всеми будет-то? Нельзя ведь сидеть и ждать, пока нас всех поубивают.
Эти испуганные разговоры были чем-то вроде насвистывания в темноте: телефон давал им – как женщинам, так и мужчинам – ощущение меньшего одиночества, меньшей изолированности. Я не думал о том, почему никто из них ни разу не позвонил мне: я был посторонним, а люди извне редко принимаются в деревенские кружки вроде того, который образовался вокруг Распадка Харропа, раньше, чем через десять лет – если вообще принимаются. Ближе к вечеру я перестал слушать телефон вообще: усталость все еще давала себя знать.
А на следующую ночь снова появились голоса.
И видение пришло вместе с ними. Я опять был в огромном и величественном месте со странными базальтовыми строениями и страшными лесными зарослями. И я знал,, что в этом месте я был Избранным, был горд тем, что служу Древним, принадлежу величайшему из всех, подобному всем остальным и все же иному, тому из них, кто один может принимать форму скопления сияющих сфер, Хранителю Порога, Охранителю Врат, Великому Йог-Сототу, выжидающему, чтобы вернуться на свою давнюю земную твердь, в то измерение, где я должен буду продолжать свое служение ему. О, власть и слава! О, чудо и ужас! О, вечное блаженство! И я слышал, как кричат козодои, как их голоса поднимаются и опадают, и на их фоне поющие гимн выкрикивают под чужими звездами, под чужими небесами, выкрикивают в пропасти заливов и навстречу укутанным пеленой горным пикам, выкрикивают громко:
– Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах, айи Йог-Сотот!
И я тоже возвысил свой голос во славу Его, Таящегося на Пороге:
– Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах айи Йог-Сотот!
Говорят, именно это я вопил, когда они оторвали меня от тела бедной Амелии Хатчинс, съежившегося, разрывающего ей горло, – беззащитная женщина была сбита с ног, когда возвращалась по хребту от Эбби Джайлз. Говорят, именно это вырвалось из моих уст полное звериной ярости, а вокруг везде были козодои, они плакали и вопили, сводя с ума. И вот почему они заперли меня в этой комнате с решетками на окнах. Глупцы! Ох, какие глупцы! У них не получилось с Абелем, и они цепляются за соломинку. Как они могут хотя бы помыслить о том, чтобы удержать одного из Избранных от Них? Что Им решетки?
Но они, к тому же, пытаются запугать меня, когда говорят, что все это сделал я. Я никогда в жизни не поднимал руку ни на одно человеческое существо. Я рассказал им, как все было, – если только они захотят понять. Я сказал им. Это был не я, нет! Я знаю, кто это был. Мне кажется, я всегда это знал, и если они захотят посмотреть, они найдут доказательства.
Это были козодои, беспрестанно зовущие козодои, проклятые кричащие козодои, козодои, таящиеся в ожидании, козодои, козодои в Распадке…