Ещё через час ливень, наконец, начал стихать, но тучи всё так же нависали над деревней и её окрестностями. Последние остатки густого леса остались позади и теперь мелькали где-то на периферии среди почти непроглядной тьмы. Из этой тьмы на Максима как будто смотрело что-то большое, что-то очень нехорошее, полное ярости, готовое выплеснуть её в любой момент. Максим отгонял от себя эти мысли, стараясь думать о чём-нибудь другом. Но ощущение взгляда в спину то и дело настигало его вновь.
В очередной раз подняв голову, чтобы рассмотреть дальнейший путь, Максим увидел метрах в двух ста от себя покосившуюся церковь. Когда он ехал на машине по этой дороге, оставляя глубокую колею, сейчас видневшуюся под его ногами, ему было куда более спокойнее, нежели сейчас. «Да, в машине было определённо комфортнее».
Бредя среди огромных пустых пространств, Максим как нельзя лучше ощущал собственную незначительность и беспомощность. Эти два чувства, пожалуй, сильнее всего давили на его разум, проникали в его самые потаённые глубины, скрытые от посторонних воздействий, но, как оказалось, такие уязвимые к этим двум.
Максим снова оказался у церкви. Тогда ему удалось лучше разглядеть сооружение, но на этот раз ещё и изнутри. В тот момент он и заметил, что эта церковь, кажется, была не православной, хотя и очень походила на неё. На верхушке сооружения виднелся золотой купол в форме капли, покрытый какими-то странными надписями, как будто неаккуратно выведенными неумелой рукой, вооружённой одним лишь туповатым ножом. На нём был установлен крест, но в отличии от купола он был чёрным, причём настолько, что даже сливался с окружающей тьмой. При ближайшем рассмотрении он оказался причудливой формы, со странно загнутыми краями. Через небольшое окошко, расположенное как раз на уровне глаз, было видно основную часть храма. Несмотря на то, что на улице было и так темно, из церкви как будто веяло тьмой. Интерьер, иконы, разукрашенные потолки, распятие, небольшие арки – всё было как в обычных других церквях. Но эта отличалась. Всё это было в неправильной цветовой гамме, как будто со светлой темы переключили на тёмную. Да и сами иконы были какими-то неправильными. Лица святых смотрелись во тьме диковато, они приобретали заострённые контуры, неправильные и неестественные черты. Их жуткий взгляд был устремлён на смотрящего в окно и как будто следил за его движениями.
Поскорее миновав старую церковь, Максим решительно направился к перекрёстку. Наплевав на грубость Зинаиды Владимировны он решил попросить ночлега у неё, не видя других вариантов. Конечно, он мог бы пойти к Петровичу, но его жилище располагалось куда дальше от места, на котором сейчас стоял Максим, по сравнению с Зинаидой, а на дальние прогулки сил почти не осталось. Из ниоткуда на него навалилась каким-то бесформенным силуэтом усталость, закрывающая ему глаза, заплетающая ему ноги, норовящая столкнуть в грязь, сбить с правильного пути. Но Максим сопротивлялся. Сопротивлялся изо всех сил, которые уже подходили к концу. Слишком много случилось с ним за этот день, за этот вечер. Слишком многое он испытал и прочувствовал. Теперь ему хотелось только лечь и провалиться в бездонную пасть беспокойного, но такого расслабляющего сна. Но для этого нужно было всего лишь дойти. Всего лишь…
В деревне по-прежнему нигде не горел свет, лишь уличные фонари слегка освещали предстоящий путь, наполовину скрытый в ночной тени. Их холодный свет сливался с такими же холодными каплями затихающего дождя. Остатки некогда могучего ливня сейчас падали на землю небольшими капельками, сливаясь с и без того мокрой почвой. Огороды большинства участков к тому времени уже превратились в одну огромную лужу, игравшую с падающим на неё светом от фонаря. Его отблески летели на дома, на закрытые ставнями окна, на небольшие деревца, на Максима. По водостокам текла вода, грязная и холодная. Из-за этого явления разносился неприятный звук, вызывающий мурашки, похожий на приглушённый толщей воды скрежет металла. Голые ветви замерзающих деревьев бились друг о друга под порывами неутихающего ветра. Где-то далеко позади залаяла собака. И ей вторили другие дворняги…
Максим, еле-еле перебирая ногами, добрался до восьмого дома. Во дворе было сыро, впрочем, как и везде. Сразу за калиткой виднелась огромная тёмная лужа, не желающая пропускать гостей на участок старухи. Ставни всё ещё были закрыты. Свет во всём доме не горел.