- Владимир, что ж вы так пугаетесь? Расслабьтесь. Давайте чая что ли выпьем! Вам какой зелёный или чёрный? – Максим не сводил глаз с мужчины, а тот смотрел на него, не в силах пошевелиться. – а у меня как раз есть свежезаваренный, сейчас налью!
Максим подошёл к столешнице, на которой стояли чайник, заполненный водой и заварник, в котором до сих пор плавали листья того самого чая, которым Петрович напоил его днём. Максим открыл крышку электрического чайника и вылил туда всё заварку, напоследок закинув внутрь листья.
- Угощайтесь, Владимир Петрович!
Максим кинул чайник прямо в лицо Владимира, всё это время стоявшего без движения у окна. Чайник попал ему в лоб. От удара рассеклась кожа над правой бровью. Владимир скривился от боли и прислонил руки к ране, из которой алым ручейком просачивалась кровь.
- Вкусный чай-то? Может и мне ещё нальёте?
Максим вскинул ружьё, нацеливаясь на Петровича. Тот успел лишь издать невнятный гортанный хрип, прежде чем раздался ещё один выстрел. Владимир отшатнулся к стене и сполз по ней вниз, разглядывая в последние моменты своей жизни открывшуюся дыру в груди. Опустившись на задницу, он поднял взгляд на Максима, выражавший безмерное сожаление и, кажется, нотку раскаяния, после чего его глаза остекленели, а руки сползли на пол. Окно было усеяно маленькими капельками крови, стекавшими по нему вниз, на подоконник.
- На выход! – скомандовал он Зинаиде Владимировне. – Живо!
Женщина встала из-за стола, опёршись побелевшими руками о стол. Её била дрожь, взгляд старухи был направлен в пустоту, в всепоглощающую бездну.
- Убирайся в свою проклятую деревню! Бегом!
Женщина проковыляла по ламиату к входной двери и, открыв её, вышла на улицу в одном только домашнем халате и старых тапочках. Она застыла на пороге дома, смотря на горящую адским пламенем деревню. Смотрела на её малую Родину, которая теперь сгорала дотла. Из её глаз безостановочно бежали слёзы. Плечи тряслись от рыданий. Она тихо всхлипывала, стоя на пороге последнего сохранившегося дома. Все её труды, все друзья и подруги – всё горело в равнодушном жаре огня.
Максим проследил за тем, чтобы Зинаида Владимировна вышла на улицу, после чего направился обратно на кухню, где покоились два трупа. Прокручивая в голове события минувшего дня, Максим явно вспомнил, что Петрович доставал из навесного шкафчика, по-видимому, самогон. Он подошёл к плите, над которой висели те самые шкафчики и, распахнув один из них, Максим увидел целый ряд бутылок, до верху заполненных алкоголем. Он достал две стеклянных бутылки и поставил их на столешницу.
Подняв с пола окровавленный нож, который труп Юрия до сих пор сжимал мёртвой хваткой, Максим подошёл к окну и принялся отрезать лоскуты ткани от занавесок. Получилось две длинные, толстые полоски. Довольно усмехнувшись, Максим вернулся к бутылкам. Он открутил крышки и запихнув туда ткань, достал зажигалку.
Максим поджёг одну из тряпок и, выйдя в коридор, пропихнул её вниз, чтобы загорелось содержимое. Вспыхнул огонь и, как только это произошло, он кинул горящую смесь вглубь дома. Послышался звон разбившегося стекла, после чего огонь перекинулся на все деревянные вещи, которых вокруг было в достатке.
Прихватив вторую бутылку и повесив ружьё за спину, Максим неспешно покинул дом, отодвигая с прохода застывшую Зинаиду Владимировну. Теперь он шёл в сторону сарая с козами. Он не стал даже входить внутрь, а просто остановился около деревянной постройки, из которой послышалось блеяние.
Максим поджёг вторую бутылку и, замахнувшись, со всей силы запустил её на крышу сарая. Осколки разбившегося стекла со звоном падали на деревянные поддоны. Этот звон эхом отдавался в бесконечной ночи. Капли горящей жидкости заливались внутрь, просачиваясь через щели, оставляя за собой оранжевый след огня. Разгоревшееся пламя колыхалось на крыше сарая под порывами ветра.
Наконец, Максим перевёл свой взгляд с постройки на деревню. Она полыхала. Над всеми домами возвышались бушующие языки пламени. Трещали и падали доски сооружений. И над деревней летали тысячи искр, словно маленькие адские мотыльки, пожирающие всё на своём пути. От огня не было спасения ни у домов, ни у людей, ни у животных. Нижнее Залесье было обречено на смерть. На медленную и мучительную гибель. Церковь вся горела огнём. Здание просело, покосилось и, казалось, будто оно вот-вот развалится, раскинув свои полыхающие доски на сотни метров.
Огромный купол с крестом на верху покачнулся на ветру. Доски под его весом треснули, натянулись и… провалились вниз, пропуская раскалённый шар. Такого грохота в этой глуши ещё никогда не было. Объятая огнём крыша церкви провалилась внутрь, засыпая алтари и иконы своими горящими деревяшками. Доски сыпались в разные стороны, а щепки огненными птицами взмывали вверх. От падения некогда золотого купола в воздух поднялось бесчисленное количество искр, поднявшихся вверх, словно рой неведомых насекомых. Всё полыхало. Теперь Максим понимал, что через несколько часов от деревни останется лишь одно название, символизирующее то, что когда-то давно здесь жили люди. Но это было давно…