Покладистая Женька согласилась и принялась мыть и сушить свежевыкрашенные волосы Алисы. После завершения процедуры та посмотрела в зеркало и осталась довольна результатом.
– Типичная пастушка, – довольно констатировала Женька. – Сиротка просто. Такую хочется прижать к груди и никогда больше не выпускать. Завтра не вздумай испортить образ пошлой красной помадой. Блеск для губ, светлые тени и никакой готики.
– Когда я в готику рядилась, окстись, – возмутилась Алиса.
– Когда мы с тобой на Кипелова ходили. Там надо было соответствовать. И бусики завтра одень попроще, что-нибудь невинное. Он должен сомлеть от восторга.
– Глупости ты говоришь, – хмуро сказала Алиса. – Если он меня будет ждать, как ты предсказываешь, после репетиции, а то и после спектакля, это будет глубокий вечер. Здесь более уместно что-то более яркое. Он меня видел в вечернем наряде. Не переборщим с образом невинной пастушки?
– Хорошего много не бывает, – рассудила Женька. – Будем работать на контрасте. Чует мое сердце, завтра ты получишь путевку с жизнь.
– На БАМ? – иронично подняла бровь Алиса. – Бог бы услышал твое сердце-вещун…
– А твое сердце тебе ничего не подсказывает?
– Подсказывает. А как же? Говорит – завтра, изумрудная моя, встретится тебе бубновый король темным вечером с трефовым тузом на сердце.
– И что сие значит? – не поняла Женька.
– Да откуда мне знать? Я картами никогда не увлекалась, даже в соплячьем возрасте. Максимум, на что я способна, это играть в подкидного дурака.
– Я так думаю, это к деньгам, – рассудила Женька.
– У тебя все к деньгам.
– А что, плохо что ли? Лучше к деньгам, чем к пустым хлопотам. Ладно, домой пойду. Провожать не надо. Дверь за собой захлопну.
– Не сопри ничего дорогой, – напутствовала Алиса. Женька скривилась.
– Чего у тебя спереть можно? Тапки твои стоптанные? Ладно, пошла я… А ты давай спать ложись, чтобы посвежее быть и покрасившее…
Утром в театре Алису встретили злобными взглядами и Костюкова и Шалаева. Обе не поздоровались и лишь презрительно фыркнули, когда Шалаев объявил Алисе, что та будет в сегодняшнем спектакле играть Офелию. Королевой-матерью осталась Костюкова, но лишь потому, что эту роль не знала Шалаева. Послезавтра королеву должна была сыграть супруга режиссера, что не добавило оптимизма Костюковой. Да и Шалаеву это ставило в ряд престарелых матрон, чего она очень не хотела, омолаживаясь изо всех сил.
Репетиция шла из рук вон плохо. Алиса дважды сбивалась и получала злобные нагоняи от режиссера, шпынявшего ее до тех пор, пока в зале не появилась директриса. Под тяжелым взглядом Лошаковой, Шалаев стал рассыпаться любезностях, нервно озираясь и вглядываясь в полутемную ложу – не сидит ли там спонсор? После прогона, Алиса зашла в буфет и села в угол с чашкой чая. Тут же в зал вкатили заклятые подруги в лице Костюковой и Шалаевой. Они уселись за соседний столик и, с преувеличенной заботой друг о друге («Ах, дорогая, вам не дует?»), завели светскую беседу о современных нравах молодежи. Алиса стиснула зубы. Мерзкие старухи все-таки вывели ее из себя. Она уже хотела уйти, чтобы не портить и без того шаткое равновесие между ними, как вдруг в буфет тяжелой поступью вошла Лошакова. Директриса окинула взглядом зал и уселась за один столик с Алисой. Алиса молчала, и даже бровью не повела, хотя внутри все колотило, перекатывалось с места на место как студень на покатой миске, и так же тряслось.
– Боишься? – спросила Лошакова. Алиса пожала плечами.
– Боюсь. В первый раз не так страшно было. А сейчас… – Алиса покосилась на ожесточенно сплетничавших старух, которые хорошо поставленными голосами обсуждали, как низко падают некоторые актрисульки, ложась в постель с первым встречным.
Лошакова оглянулась на Костюкову и Шалаеву, и те вдруг притихли.
– Да наплюй ты на них, – вдруг рассмеялась она. – Ничего они тебе не сделают. Их давно пора приструнить. Просто не было у меня кандидатуры подходящей на роли, они ж все-таки заслуженные актрисы… Ты меня держись, со мной не пропадешь!
– Спасибо, – буркнула Алиса, некстати подумав, что пока не требовалось выбить деньги из спонсора, Лошакова обращала внимания на Алису меньше, чем на гардеробщиц. А вот теперь, когда богатый кошелек решил прибрать к рукам молодое тело (что, кстати, было еще под вопросом!) директриса ничуть не сомневаясь продала Алису, словно сутенерша, да еще и пообещала свое покровительство. Внезапно Алиса стала сама себе противна. Но уйти тоже было невежливо. Алиса молча допила свой чай, улыбнулась директрисе и вышла из буфета. Но в свою гримерную не пошла. На улице, под раскидистой ивой, где была оборудована курилка, Алиса просидела с полчаса, жалея, что не научилась курить. Так неестественно было сидеть здесь одной, почти неподвижно, застыв, как статуя сфинкса. Перерыв заканчивался, но, судя по тому, что актеры, занятые в постановке расходились из служебного входа, второго прогона не требовалось. Алиса поднялась со скамейки и пошла внутрь за вещами. Можно было расслабиться до вечера и отдохнуть.
Подслушивать в планы Алисы вовсе не входило, но голос Шалаевой был громким и въедливым, даже когда она пыталась говорить тише. Судя по репликам, обсуждалась именно Алиса, и, видимо, довольно давно. Оппонентами Шалаевой была извечная соперница театральной примы Костюкова, а также еще одна актриса – Зинаида Гуц, успешно перешагнувшая за третий десяток лет и тоже претендовавшая на роль Офелии. Актрисы взахлеб распекали внезапно оказавшуюся на волне Филиппову, досталось и ее маме. Алисе стало как-то гадко. Подавив в себе естественное желание войти и заставить нахалок замолчать, Алиса сделала было шаг в сторону, как вдруг голос Шалаевой заставил ее замереть на месте.
– Не волнуйтесь, девочки. Я этой выскочке на сегодняшнем спектакле устрою. Сегодня будет день ее полного и неукротимого провала. Даже ее хахаль увидит, как она ничтожна. Последний раз в этом сезоне Офелию сыграю я.
Костюкова благоразумно промолчала, а Гуц восторженно воскликнула:
– Ах, Лилия Михайловна, вы такая великолепная женщина! Что же вы такое придумали?
– Ну, милая моя, не надо этих отчеств. Называйте меня просто Лили, – жеманно протянула Шалаева.
– Хорошо… Лили… так что вы придумали?
Шалаева многозначительно хихикнула и помолчала, выдерживая паузу. Алиса вдруг почувствовала, как в подсознании что-то шевельнулось, но злость была сильнее. Она стиснула кулаки и обратилась в слух.
– Ну… Лили, не тяните… Вы же знаете, что мы все на вашей стороне, – нервно воскликнула Гуц.
– Не скажу, – захихикала Шалаева. – Могу лишь намекнуть, что именно так поступила с соперницей великая Джулия Ламберт. Если вы, деточка, знакомы с классикой, вы поймете, что я имею в виду. Я уже всех журналистов обзвонила. Дроздецкий обещал быть, Коротков, Гаврилова, Шмелев… Это будет час моего триумфа.
Шалаева захохотала. Алиса отпрыгнула от дверей и вылетела из театра, нервно тыкая в кнопки телефона. Вот мерзкая старуха! Захотела опозорить прямо во время спектакля… ну, зараза, еще посмотрим, кто кого.
Женька прилетела к театру через полчаса, растрепанная и нервная.
– Господи, Дашка меня выгонит на фиг, пока ты устроишь свою личную жизнь! – нервно воскликнула она. – Рассказывай, что стряслось?
– Не уволит, – успокоила ее Алиса и быстро пересказала подслушанное ею в коридорчике перед гримерной Шалаевой. Женька вытаращила глаза и слушала, затаив дыхание.
– Вот калоша старая, – выпалила она, наконец. – Удавила бы гниду собственными руками.
– Удавишь – посадят, – хмуро произнесла Алиса. – Надо чтить уголовный кодекс. Это еще классики писали.
– А что нам, кстати, подсказывает классика? – забеспокоилась Женька. – Что эта самая Джулия Ламберт сделала с соперницей? Облила кровью с кулис?
– Кровью это Стивен Кинг любит…. В «Кэрри» так девочку унизили, а она оказалась экстрасенсом и переколбасила весь город с огорчения.
– Ага, ага… А Джулия чего?
– А Джулия просто вышла на сцену в платье, затмившем соперницу, понесла околесицу, сбив партнершу по сцене с толку, и вынула из рукава красный платок, отчего зрители только на платок и смотрели.