Собственно, «Краб» и его вторая, может быть, и менее туманная, но зато более призрачная серия, хронологически перемеженные самым, наверное, беккетовским, уоттовским из романов Шевийяра, «Праисторией», и определили на долгие годы достаточно рассеянное, но и закрепленное полученной в 1993 году за «Краба» литературной премией Фенеон место его творений на небосклоне современной французской словесности. Именно в констелляции двух этих фрагментарных, разлетающихся в противоречивых направлениях текстов, словно вышедших из-под пера некоего комического Паскаля, некоего постмодернистского Вольтера, оказались в наиболее законченной и броской форме сведены воедино характерные особенности и свойства его творческой манеры — скажем, формы, стиля, «содержания».
Форма: в очередной раз (как и все предыдущие и последующие) названный романом текст лишен почти всех традиционных атрибутов романа — кроме главного героя, единственной характерной, индивидуальной чертой которого, правда, является имя (забудем о его двусмысленности и будем радоваться, что оно вообще есть: в «Отсутствиях капитана Кука» (2001), «путевом» романе в духе отчасти Русселя, поименованный капитан Кук и вправду полностью отсутствует, уступая присутствие, заметьте-ка, некоему «нашему человеку» — не нашему ли, часом, Крабу?); здесь нет ни персонажей (приведем в этой связи шутливое высказывание Шевийяра в одном из интервью: «Беспокойство вызывает феномен перенаселенности. Возможно, со стороны писателей было бы мудро продумать китайскую политику в области демографии. Один-два персонажа на писателя, никак не больше»), ни сюжета (и тем паче традиционно изгоняемой Шевийяром из своих книг развязки), ни повествования как такового, ни, собственно, предмета рассказа. Здесь мы и в самом деле сталкиваемся с туманностью, этим устоявшимся в вечности распадом, чтобы не сказать взрывом, оставшейся навсегда новой сверхновой.
Стиль: не забудем, что цель оправдывают средства — намерение отразить абсурдность не существования, а намерений его рационально отразить, предполагает постоянное и последовательное использование ресурсов риторики, без насыщенности которой невозможна глубинная рационализация текста (а речь идет о явной рационализации — послушаем самого писателя: «Мне кажется, я всегда разворачиваю в своих книгах логическую нить, но не останавливаюсь на первых же разумных заключениях, к которым она приводит»). Именно чуть ли не барочная, вызывающая в памяти Лотреамона риторика и позволяет закладывать головокружительные виражи словесного слалома, порождает изысканное семантическое соскальзывание, перебрасывает, опираясь на изобретательные метафоры, легкие мостки подернутой безумием логики через манящую бездну абсурда.
Содержание — или, формальнее, тема: жизнеописание извечного простодушного, почти что трикстера, человека без свойств, Владимира и Эстрагона. Но все дело в том, что человек без свойств не может иметь, бог с ней, с жизнью, жизнеописания (Беккет, Беккет и еще раз Беккет). Отступление в лучших традициях рациональности и военной стратегии следует по всем трем направлениям: не без свойств, а со всеми возможными свойствами сразу; не жизнеописание, а, скорее, эпитафия; не человек, а (полу?)животное.
Может быть, заодно стоит вспомнить и о «животном этосе» «Палафокса», и о густой населенности романов Шевийяра (особенно на уровне метафор) разнообразнейшими представителями фауны, столь характерной, напомним, и для Лотреамона, и о — раз, два, три, четыре, пять… (кто там вышел погулять?) — одиннадцатом романе Шевийяра, «О еже» (2002), где буффонада, сплетаясь с автобиографией, естественным образом сменяется бюффонадой, складывающейся в восхваление ежа, существа уже не туманного, а «наивного и шарообразного», и о том, что, как нам известно, только человек, один из всех, не сумел избавиться oi сознания — со всеми вытекающими отсюда ядами…
Но только десятиногие копошатся в одиночку — дву (вроде бы) ногому писателю это не грозит и не светит, на него существуют критики. И тут Шевийяру грех жаловаться на судьбу: маститые, как уже говорилось, приветили первый же его роман, а начиная с «Палафокса» рецензии на новые книги становятся непременным атрибутом основных французских га зет и журналов, сливаясь в контрапункт отнюдь не строгого письма (характерна динамика: если на два первых романа Шевийяра было опубликовано в общей сложности всего четыре рецензии, то на каждый из двух последних — более полутора десятков, причем практически все из совокупной сотни этих отзывов более чем положительны).