Краб точно так же удовольствовался бы этими непосредственными, поверхностными отношениями, обменом банальностями, состязанием в куртуазности, исполненными обтекаемости играми, но его проницательность — как ее обезоружить? — подмечает в других то, чего он предпочел бы не знать: темные тайны их прошлого, нагромождение бесчестных и подлых поступков, скрытые движущие силы судеб и карьер, замаскированные отталкивающие, вопиющие извращения, мелочные заботы, вульгарные мечты и полные яда задние мысли, плодящиеся умыслы. От всего того, что ему вот так, одним махом, открывается, он с похолодевшими членами, с замершим сердцем застывает на месте, ему хотелось бы быть далеко отсюда, он чувствует исходящую от других угрозу, остальные поймут по его смущению, что он их разгадал, что он все знает, это неотвратимо, его лицо, должно быть, выдает ужас, они наверняка попытаются устранить надоедливого свидетеля — именно отсюда испытываемая Крабом в обществе неловкость, неловкость, в конечном счете, вполне объяснимая.
(Краб находит трогательным, весьма трогательным, до крайности трогательным, что иногда, редко, конечно же, но иногда все же удается повернуться спиной к человеку, без того чтобы тот тут же не нанес вам удар, не воткнул нож в спину, — почему бы не сознаться в этом, на глаза ему наворачиваются слезы.)
Во время обеда в незнакомой компании Краба без всяких на то причин начинает яростно поносить один из сотрапезников, высокий и толстый, до крайности взвинченный мужчина, вот он уже подначивает Краба, его оскорбляет и злобно высмеивает все, что у того есть святого. Краб тем не менее, кажется, ничего не слышит и даже начинает рассказывать окружающим небольшую историю, случившуюся с ним не далее как накануне, когда он прогуливался по бульвару, а рядом с ним неожиданно остановилась машина и из нее выскочил сердитый мужчина среднего роста и средних лет, который тут же без всяких объяснений принялся обзывать Краба последними словами, даже, сжав кулаки, толкнул его, подзуживая к стычке, вместо чего Краб очень спокойно рассказал ему небольшую историю, случившуюся с ним не далее как накануне, когда он грелся на солнышке на террасе одного из кафе, и вдруг на него набросился какой-то очень худой и очень нервный карлик, опрокинул его вместе со стулом и, изрыгая жуткие ругательства, принялся колошматить, даже не объяснив за что, с явным намерением разделать его под орех, несмотря на что Краб, как ни в чем не бывало, предпочел рассказать ему небольшую историю, случившуюся с ним не далее как накануне, когда он спокойно курил на закате свою трубку, а вокруг него, пытаясь укусить, кружил назойливый комар, которого он и раздавил — пуф! — первым же хлопком.
Высокий и толстый мужчина, повесив нос, аккуратно возвращается на свое место. Краб милосердно принимает его извинения.
Его тошнит уже тогда, когда приходится ломать пополам горбушку, ну а если ему случается увидеть, как кто-то доедает за ним кусок торта, его просто выворачивает наизнанку. Краб очень разборчив.
Откуда такая озлобленность по отношению к Крабу? Но он же мал и уродлив. Достаточное ли это основание? К тому же бестолков и самодоволен. И это все? Неопрятен и грязен. Что еще? Он скареден, пошл и груб. Отлично, от него действительно следует держаться подальше, но зачем же оттуда с такой раздражительностью на него озлобляться, не чрезмерна ли подобная жестокость? Ну конечно, но его невозможно в этом убедить. Краб не знает пощады.
Несмотря на свое высокомерие, надменность, гордыню, Краб вынужден признать, что никогда и никто на этой земле не вел столь же абсурдное существование, как он, столь же пустое, тусклое, ограниченное, скудное, никчемное, скорбное, и не стоит ему противоречить или утверждать, что ваше существование — еще более абсурдное, еще более пустое, тусклое, ограниченное, скудное, никчемное, скорбное, это не верно, ваше существование не настолько абсурдно, не настолько пусто, тускло, ограниченно, скудно, никчемно, скорбно, как у него, ибо его существование до такой степени абсурдно, до такой степени пусто, тускло, ограниченно, скудно, никчемно, скорбно, что больший абсурд просто невозможен, невозможна большая пустота, большая тусклость, большая ограниченность, большая скудность, большая никчемность, большая скорбность, почему же вы упорствуете, оспаривая очевидное, почему безоговорочно настаиваете, будто ваше существование еще более абсурдно, еще более пусто, тускло, ограниченно, скудно, никчемно, скорбно, чем у него? Сколько еще раз придется Крабу, несмотря на свое высокомерие, надменность, гордыню, вам повторять, что это НЕВОЗМОЖНО?