Щипцы бормотали и бормотали, усыпляли Любину бдительность и тихонько перемещались ближе…
И неожиданно засияли в свете люминесцентного светильника.
Любовь разглядела блестящую металлическую лысину. И наконец-то захотела спросить, зачем, собственно, щипцы сюда пробрались?
Но не успела.
Издали стремительно надвигался палец.
«Вот он, вот он! – возбужденно закричала Люба. – Держите! Сейчас узнаем чей!»
«И узнавать нечего! – пробормотали щипцы. – Эллы Самуиловны палец. Сейчас мы с ней пробную тракцию производить будем».
«Что это такое – пробная тракция?» – заволновалась Любовь.
«Чистая формальность! – недовольно сообщили щипцы. – Элла Самуиловна проверит, не соскальзываю ли я».
«А-а! – успокоилась Любовь. – Конечно, здесь поскользнуться – запросто. Мокрень. Вы уж потихонечку, держитесь. Или за меня ухватитесь».
«Спасибо, деточка! Я, пожалуй, за тебя и схвачусь. За головку, ладно?»
Щипцы, смущенные Любиной наивной готовностью пособить ускорению родов, отвели взгляд и деликатно легли на нежную головку в области теменного бугра.
Но когда рукоятки замкнулись, щипцы охватил трудовой порыв. Они изо всех сил сжали рукоятки, готовые вырвать Любовь из тела Надежды Клавдиевны живой или мертвой!
Элла Самуиловна коснулась концом правого вытянутого указательного пальца головки Любови, левой рукой потянув за щипцы.
Любовь вскрикнула, нижняя губка у нее задрожала от боли.
Элла Самуиловна настойчиво тянула, щипцы крепко держались за голову. Головка продвинулась вперед, оставшись сомкнутой с пальцем.
– Нормально, – констатировала Элла Самуиловна. – Отдохните, – разрешила она Надежде Клавдиевне.
Щипцы самую малость ослабили хватку.
– Все? – дрожащим голосом с облегчением спросили Люба и Надежда Клавдиевна.
– Почти, – солгали щипцы и Элла Самуиловна.
– А зачем щипцами-то? – робко поинтересовались Надежда Клавдиевна и Любовь.
– Сами виноваты, женщина, плохо тужитесь. Ленитесь! Тем самым вызываете угрозу асфиксии плода, – строго ответила Элла Самуиловна.
«Завтра ведь Первомай. А у нас еще собрание не проведено, – пояснили щипцы Любе. – Помещения к празднику не украшены. Транспаранты не распределены. Дел по горло, а тут ты. Совсем не ко времени! Вот и решили ускорить. К тому же всем от этого только выгода: ты скорее войдешь в большую и кипучую жизнь, а мать твоя на демонстрацию успеет сходить. Хочется наверняка влиться в колонны демонстрантов, с веселой майской песней пройти праздничным трудовым маршем. А потом прямо из колонны отправиться в цех, чтобы, сменив своих товарищей, встать к станкам, портвейна выпить, другого какого вина, с бригадиром вместе. – Щипцы, задумавшись, бормотали все тише и тише и, наконец, замолкли. – О чем я говорил?» – встрепенулись они через минуту.
«Вина чего-то», – припомнила Любовь.
«Ах да! Вот я и говорю: Надежда Клавдиевна сама отчасти виновата. И ты тоже. С ленцой рожаете, спустя рукава!
В коридоре послышались тревожные шаги главврача.
– Элла Самуиловна, голубушка, – Электрон Кимович умоляюще сложил руки на груди, – давайте поторопимся! Собрание же еще! Столько вопросов! У меня доклад, Валентина сообщение подготовила, Ашот Марксович просил дать слово.
– Электрон Кимович, начинайте, докладывайте, я думаю, женщина… – Элла Самуиловна, прищурившись и слегка откинув голову, зорким взглядом дотянулась до лежащей на столике медицинской карты, – Надежда Клавдиевна Зефирова не будет против. Ей даже полезно будет поучаствовать в собрании. Пролетарское единство – могучая сила и источник побед.
– Вот и славно! Начинаем, значит? – Электрон Кимович снял трубку телефона и громко призвал зама: – Ашот Марксович? Ну что же вы? Собрание уже вовсю идет! Как где? В родзале. Быстро-быстро, дорогой мой, присоединяйтесь. Потом простыни поищем. Завтра! После демонстрации всем коллективом дружненько за это дело возьмемся. Наволочки, клеенки, все вернем народу. Нравственная чистота, коллективизм – вот из чего складывается коммунистическое отношение к труду. Нет, это я не про простыни. Это я доклад репетирую. В общем, начинаем без вас, а вы подтягивайтесь.