— Может быть, когда она услышала, что тебя нет, она просто повесила трубку и не назвала свое имя?
— Это не нужно, даже мы сами не используем свои настоящие имена, только кодовые. Хотя и они бывают весьма прозрачными.
Темпл кивнула:
— У стриптизерш так же. Псевдонимы о многом говорят. А ты сам можешь как-нибудь до нее дозвониться?
Он покачал головой:
— Полная анонимность – главное в телефоне доверия. Я не могу ее найти, она не может найти меня, — он вздохнул. — Надеюсь, что она в порядке. Как и ты.
— Ага.
— Так расскажи мне про второе убийство.
Темпл уселась на другой подлокотник.
— Ужасно. Я теперь понимаю, какие ты чувства испытываешь к своим клиентам, потому что я эту девушку встретила как раз перед тем, как уйти из «Голиафа» и столкнуться в гараже со своей убойной командой. Она была очень расстроена, но я надеялась, что сумела ее немного успокоить. А этим утром она была найдена мертвой. Задушенной своим кошачьим хвостом.
— Чем?..
— У нее был костюм Женщины-кошки. Кто-то оторвал хвост и задушил ее им.
— Это гораздо извращеннее, чем убийство на книжной ярмарке.
— Возможно, книжные люди лучше умеют читать об убийствах или писать о них, чем убивать.
— Да, Кроуфорд Бьюкенен все-таки подложил тебе свинью.
— Не напоминай мне о нем!.. Но, ты знаешь, мне пришла в голову сумасшедшая идея. По крайней мере, лейтенант Моллина считает ее сумасшедшей.
— Насколько сумасшедшая?
— Что убийца следует куплетам старой детской считалки – ну, ты знаешь, «Понедельник означает, что лицом ты всех милей…». Девушка, которую убили в понедельник, была невозможно хороша собой. Вчерашняя девушка обладала потрясающей пластикой: «Вторник всех нас восхищает чудной грацией своей».
— То есть, ты думаешь, что будут еще убийства?
— Моллина не верит. Она говорит, что там все «лицом всех милей» и «восхищают чудной грацией», даже мужчины.
— На мой взгляд, лейтенант Моллина не тот тип женщины, который будет хвалить мужчин.
— Ну, про мужчин я от себя добавила, и что?.. Мужчин не убивали. Пока.
— Вот что тебе сейчас совсем не полезно, Темпл, так это вся эта возня и громкая публичность. Тебе надо восстанавливаться после твоих собственных неприятностей, — Мэтт покрутил головой: – Я чуть в обморок не упал, когда лейтенант Моллина подошла к нам в приемном покое. По твоим рассказам я представлял себе этакого здоровенного мужика-ветерана, который привык наезжать своим лишним весом на добропорядочных граждан вроде тебя.
— Не позволяй юбке-четырехклинке тебя одурачить. Моллина, может, и одевается как монашка, но, спорю на что хочешь, способна вцепиться не хуже полицейской овчарки.
— Например, в тебя?
— Она никого не пожалеет.
— Это и не входит в ее обязанности. Мы с тобой можем себе позволить быть добросердечными: нас не окружают ежедневная опасность, кровь и грязь. Я работаю на телефоне, а ты, когда не спотыкаешься о трупы, занимаешься пиаром и имеешь дело с хорошими, а не плохими новостями.
— Ага, особенно в последнее время, — ответила Темпл угрюмо.
Мэтт встал и потянулся:
— Мне пора на работу. Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы Электра была тут.
— Есть же другие жильцы.
— Но никто из них не знает, что с тобой приключилось. Вот, возьми, — он сунул руку в нагрудный карман рубашки и протянул ей визитку.
«Сегодня у меня урожайный день», — подумала Темпл.
На карточке не было имени, только номер телефона и добавочный 731. Ниже шла надпись: «КонТакт: кризисная служба девяностых».
— Кто вам обычно звонит?
— Кто только не звонит. Жертвы физического и сексуального насилия. Алкоголики. Наркоманы в ломке. Самоубийцы. Сумасшедшие. Депрессивные. Всякие.
— Как страшно выслушивать каждый день столько ужасов…
— Бывает тяжеловато, но мы защищены телефонной трубкой и анонимностью. Мы держим оборону до тех пор, пока нам не удается подвести их к необходимости контакта с социальными службами, которые смогут помочь по-настоящему.
— Ты сказал: кто только не звонит. А случаются непристойные звонки?
— Мне пока не встречались. Но бывает, что подростки развлекаются, разыгрывают нас, делать им нечего. Мы на них не ведемся. Настоящее отчаяние очень трудно изобразить.