Лиза первой нарушила молчание. Её шаги прозвучали чётко, будто она шла не по обугленным плитам, а по тонкому льду над пропастью. Платье-тьма колыхалось, серебристые молнии в ткани вспыхивали в такт её учащённому пульсу. Остановившись в шаге от меня, она подняла глаза — те самые, «цвета моря перед штормом», — и в них заплясали золотистые искры, словно буря наконец обрушилась на берег.
— Вы… убили наследника Черновых, — её голос дрогнул, но не от ужаса, а от чего-то глубже. От осознания, что правила какой-то сложной игры только что переписали.
Я провёл пальцем по лезвию клинка, счищая пепел.
— Он сам напросился, как и все, кто путает гордыню с силой.
Плюм, свернувшийся у моих ног в виде дымчатого комка, издал мурлыкающий звук. Его золотые зрачки сузились, следя за прахом Чернова.
Князь Ефремов приблизился, его мундир с серебряными молниями отсвечивал кровавым отблеском заката. Рука, опустившаяся на моё плечо, весила как доспехи целого легиона.
— Сегодня вы доказали, что Морозовы — не эхо прошлого, — произнёс он, и в его голосе прозвучало нечто, заставившее гостей затаить дыхание. — Но помните: убить змею — не значит уничтожить гнездо.
Его пальцы слегка сжали ткань моего фрака, оставив складки, которые тут же разгладились, будто испугавшись наказания. Я кивнул, чувствуя, как холодок предвкушения пробежал по спине. Он что-то знает. Но молчит. Почему?
Гости, словно опомнившись, взорвались аплодисментами. Их хлопки напоминали треск костей под сапогами — громкие, но пустые. Дамы в изысканных платьях шептались за веерами, а маги низших рангов кланялись, едва заметно, словно боясь привлечь внимание.
— Танцуем ещё? — спросил я, протягивая Лизе руку. На ладони всё ещё алела царапина от клинка Чернова.
Она посмотрела на мою руку, затем — в глаза. Её губы дрогнули, выдав мимолётную улыбку, которую она тут же спрятала за маской насмешливости.
— Только если вы не поубиваете всех потенциальных партнёров, — ответила она, но её пальцы сомкнулись вокруг моих с такой силой, будто она боялась, что я рассыплюсь в прах.
Мы двинулись к дому и спустя мгновение оказались в центре зала. Оркестр заиграл вальс. Лиза прижалась ко мне ближе, чем позволял этикет, её дыхание обожгло шею:
— Фиолетовый, — прошептала она, едва слышно. — Руны. Ни у кого в Империи такого нет.
Я замер на мгновение, чувствуя, как Плюм напрягся у меня за спиной, готовый превратиться в щит.
— Может, я просто люблю экзотику? — парировал я, провернув её в пируэте.
Она рассмеялась — низко, хрипло, будто впервые за годы.
— Вы — ходячая экзотика, барон. И опасность.
Её слова повисли в воздухе, смешавшись с музыкой и шепотом гостей. Где-то вдали, за витражами с драконами, взошла луна, окрасив зал в синеву. Плюм под пологом невидимости, порхая над нами в облике светлячка, оставлял за собой золотые шлейфы, словно отмечая наш путь.
Всё только начиналось. Черновы не простят. И я этого очень хотел… Скоро они совершат глупость, и я этим сполна воспользуюсь. А Лиза… Лиза смотрела на меня так, будто я был не человеком, а загадкой, которую она жаждала разгадать, даже если это сожжёт её дотла.
Глава 12
Приём у князя Ефремова был в самом разгаре. Музыка играла приглушённо, бокалы наполнялись снова и снова, а в воздухе витали благовония и возбуждённые разговоры. В одной из боковых галерей собралась семья Камышевых — не слишком влиятельная, но весьма богатая. Отец, плотный господин с лоснящимися усами и оттопыренными золотыми запонками, обсуждал с женой и молодым сыном недавнюю дуэль.
— Он же его буквально уничтожил, — недоумевал юный Аркадий Камышев, едва достигший совершеннолетия. — На моих глазах! Просто… раз — и нет человека. Почему его никто не арестовал? Это ведь… это ведь убийство!
Мать, стройная дама в тоге с перламутровым шитьём, отмахнулась кружевным веером и, чуть наклонившись к сыну, прошептала:
— Аркашенька, дорогой, дуэль — дело чести. Уложение ясно говорит: если оба участника согласны и формальности соблюдены, то даже смерть на поединке не считается преступлением. Это, можно сказать, ритуал. Особый. Архаичный, но почитаемый.
— Но он же… уничтожил его, мама, — всё ещё не мог успокоиться Аркадий. — А ему ведь лет сколько? Двадцать с хвостиком?
— Меньше, — хмыкнул отец, отпивая шампанское. — Говорят, восемнадцать. Или девятнадцать. Молодой, но страшный. Говорят, он — артефактор, причём не просто какой-то там поделочник, а с фамильным наследием. Силён, чёрт бы его побрал. Очень. Видел, как у него в руке молнии плясали?