— Молнии, пламя, лёд… — бормотал Аркадий, глядя в пол. — Он будто не человек, а целая буря.
Они переглянулись.
— Вот и я о том же, — вздохнула мать, поправляя ожерелье. — И, к слову, раз его пригласили на приём сюда, значит, он теперь вхож в круг. Или скоро будет.
Отец помрачнел.
— А если уж князь лично к нему благоволит, то гляди, мы скоро увидим, как старые рода зашевелятся. Уж больно этот Морозов не просто сильный. Он ещё и… опасный.
Приём продолжался в изысканной роскоши, как и положено в доме князя Ефремова. Повсюду сновали официанты с серебряными подносами, усыпанными миниатюрными закусками, а в залах витали разговоры, напитанные парфюмерией, сплетнями и вином. Я стоял рядом с Ефремовой — точнее, сидел, растянувшись на диване, а она, присев рядом, делала вид, что вся в разговоре со мной, хотя на самом деле раз за разом пыталась незаметно для всех погладить Плюма, устроившегося у меня на коленях.
Плюм, этот пушистый бездельник, вел себя как какой-то проклятый миниатюрный аристократ. Каждый раз, когда её пальцы приближались, он сначала делал вид, что спит. Потом резко, будто бы случайно, поднимал голову и начинал гоняться за её пальцем, как за мышью. Один раз он даже вцепился ей в палец и потащил его к себе, будто пытался отобрать. Она едва не рассмеялась в голос, прикрылась веером, а Плюм удовлетворённо фыркнул и… сожрал её серьгу. На глазах у всех.
— Он… он только что… — прошептала она, в ужасе уставившись на меня.
— Да не переживай, — махнул я рукой. — Он потом её отдаст. Наверное.
Тем временем ко мне раз за разом подходили люди. Некоторые вежливо раскланивались, протягивали руки, гладко улыбались и представлялись старыми торговыми друзьями моего покойного отца. Я кивал, улыбался в ответ, пожимал руки — и считал, сколько кинжалов в их взгляде.
— Барон Морозов, для меня честь… — говорил один, сутулый старик в сюртуке, — ваш отец был великим человеком. Надеюсь, вы унаследовали его… предусмотрительность.
— Сын Чернова, — вставлял другой, похожий на бильярдный шар с усами, — был, конечно, своенравен. Но знаете… Игорь не из тех, кто будет смотреть на формальности. Ему важны факты.
— А факт, — прошептала мне на ухо пышная дама в кружевной маске, — в том, что вы убили его наследника. На дуэли или нет — его это вряд ли волнует.
Я молчал. Просто кивал. Вежливо. Холодно.
Факт, говорите?.. Что ж, пора добавить ещё пару строчек к длинному списку дел. И, может быть, начать носить перчатки с рунами самозащиты. Потому что пахло жареным. Причём явно не канапе.
Барон Игорь Чернов находился в своём загородном имении — мрачном особняке с острыми, как клыки, башнями и вековыми дубами, что скрипели на ветру, словно древние скелеты. В последнее время он предпочитал именно это место: здесь не было суеты столицы, лишь тишина, порядок… и контроль. Он сидел в кресле у камина, пристально глядя в пламя, в котором, казалось, видел не огонь, а чьи-то судьбы, сгорающие без следа.
Когда дверь скрипнула, а в проём встал его помощник, худой, как жезл смерти, человек по имени Аркадий, Чернов даже не обернулся. Лишь сказал холодно:
— Говори.
Аркадий сглотнул, будто язык прилип к нёбу. Он прекрасно знал, насколько опасен его господин в дурном настроении. А сейчас… ему предстояло сообщить такое, что дурное настроение станет лишь ласковой прелюдией к буре.
— М… Милорд, я… только что получили известие… из столицы, — начал он с величайшей осторожностью, каждое слово произносил, будто ступал по минному полю. — Ваш сын… Алексей… Он… он погиб. На дуэли.
Тишина в комнате сгустилась до такой степени, что треск поленьев в камине прозвучал, как выстрел.
— Что ты сказал? — Чернов медленно повернул голову, его глаза были серыми и мутными, как лёд на старом пруду — и такими же смертельными, если под ним провалиться.
— Его… Его убил барон. Барон Лев Морозов.
Мир замер. Затем — словно что-то внутри Чернова сорвалось с цепи. Он резко вскочил, отбросив кресло, которое с грохотом врезалось в стену. Лицо его перекосилось от ярости, ноздри раздулись, словно у разъярённого зверя.
— Морозов⁈ — зарычал он. — Этот щенок⁈ Этот выблядок из мёртвого рода⁈
Он прошёлся по комнате, будто зверь в клетке. Пламя камина отбрасывало на стены его бешеную тень. Руки дрожали — не от старости, а от желания ломать. Уничтожать. Топтать.