Я смотрел на него. И улыбался. Потому что, чем больше он давил, тем яснее становилось — боятся.
Боятся, потому что ударил я метко. Потому что выжил. Потому что, чёрт возьми, у них нет чёткой инструкции, как меня ломать.
— Ну так давайте, — сказал я спокойно. — Допрашивайте. Ломайте. Шейте дело.
Я посмотрел в объектив камер.
— Только знайте: если вы думаете, что у меня нет выхода… вы просто плохо искали.
Курочкин резко выпрямился. Руки сжались в замок, кожа на костяшках побелела.
— Мы… не только о дуэли, Морозов, — медленно произнёс он, будто смакуя каждое слово, как яд. — Сегодня ночью, после того как вас, по всем показаниям, обнаружили в загородном имении барона Чернова… там произошла трагедия. Пожар. Обширный.
Он заглянул в бумаги, хотя прекрасно знал, что там.
— Четыре десятка тел. Из них семнадцать — личная гвардия Черновых. Остальные — прислуга. Несколько безымянных. И да. На территории за особняком найдено обгоревшее тело, предположительно самого барона Игоря Чернова.
Он поднял глаза. И впервые — не холодно. Горько. Но почти восхищённо.
— Вы сожгли целое здание, Морозов. Одного из самых влиятельных людей этой страны. Его особняк — сравняли с землёй. Уничтожили всех, кто был внутри. Вас даже не пытали. Не били. Не допросили. Вы просто… вышли.
— Не совсем, — поправил я, откинувшись на стуле. — Меня пытались убить. Мотив у барона был. К пыткам не успели перейти лишь потому, что я был против. Самозащита в чистом виде.
— Ты с ума сошёл, — выдохнул он. — Ты уничтожил род. Убил барона империи.
— Точнее будет сказать — просто отстаивал свою честь и освободил страну от преступника со связями в верхах. Ты не находишь, что Чернов давно просился в кремацию?
Курочкин застыл. Несколько секунд молчал. Потом рывком поднялся и начал шагать по комнате.
— Ты не понимаешь, что сделал. После такого тебя нельзя даже осудить публично — ты стал проклятой головной болью, опасным прецедентом. Все думают, что барон Морозов — ублюдок, выродок, пьющий, нищий… а ты — раз! — и выносишь Чернова с гвардией, как перезрелую тыкву.
Он остановился, навис надо мной:
— Ты рушишь равновесие, парень. Все эти роды, интриги, союзники, сдержки, шантаж — всё держится на балансе. И тут — ты. Сраный, чертовски неудобный Морозов.
— Значит, надо срочно найти способ меня прибрать, да? — я посмотрел ему в глаза. — А ведь вы бы с радостью списали всё на «безумие», «травму», «родовое проклятие». Но, увы, я в полном уме. И у меня, знаете ли, есть принципы.
— Принципы? — Курочкин рассмеялся. — Ты взорвал родовое поместье Черновых! Это тянет на диверсию, терроризм, превышение магического потенциала… хочешь, я ещё что-нибудь добавлю к списку?
— Добавляй, — пожал я плечами. — Только знай: ты не первый, кто думает, что сможет меня удержать. И не забывай, ты говоришь на камеру…
— Ерунда! — взмахнул рукой следователь. — Лишнее вырежем.
Я слегка наклонился вперёд, стукнув наручниками по столу.
— Если кто-то задумает новый крестовый поход против Морозова — пусть сначала спросит себя: а выдержит ли он этот путь? Не окажется ли и его род на пепелище?
Тишина. В камере щёлкнула лампа. Плюм где-то в другом конце комнаты тихонько фыркнул.
Курочкин выдохнул сквозь зубы, зло смотря на меня, как будто я лично испортил ему карьеру, субботу, обед и настроение. Он снова сел, сжал пальцы на висках и скрипнул зубами:
— С тобой невозможно работать, Морозов. Ни капли раскаяния, ни одного слова на протокол. А у нас, между прочим, уголовное дело, убийство с особой жестокостью, магическое разрушение. — Он встал резко, стул с визгом отъехал назад. — Всё. Уведите его обратно в камеру. Пусть гниёт и думает, что сам себе яму выкопал.
— Мне полагается телефонный звонок, — напомнил я, не спеша вставать. — Закон ведь ещё не отменили?
Курочкин злобно оскалился, будто я попросил рояль и ванну с шампанским.
— Да звоните уже! Только быстрее, а то мне самому сейчас захочется признаться во всём и сесть на твоё место.
Меня отвели в комнату, где на стене был древний, как сама система правосудия, телефон — кнопочный, серый, с проводом, витой как внутренности чиновника. С трудом, но одной рукой я всё-таки набрал нужный номер.
— Да, алло? — послышался знакомый голос, тот самый, что всегда звучал с оттенком раздражённого терпения, как будто я прерывал урок латинского посреди чаепития с философами.
— Матвей Семёныч, это Лев. Не удивляйтесь — звоню из «Крестов».
— … Что?