Благословенная вторая половина восьмидесятых…
Впрочем, какая разница, где это было? Я юн и свободен, полон надежд на перемены. Раскрыв рот, словно ребенок на передвижной ярмарке, взираю на стремительно меняющийся мир и думаю, что застал самое счастливое время. Чего только вокруг не творилось: и обалдевшая от собственной дерзости пресса, и неожиданные разговоры об истории и политике, и — главное! — выбравшийся из подвалов и тесных квартир советский рок-н-ролл! Борис Гребенщиков еще не был похож на Далай-ламу, свысока наблюдающего за миграцией муравьев, записывал первые пластинки на «Мелодии», играл в студенческих общежитиях, писал музыку для фильмов Соловьева. И еще его привечал на собственной даче в Переделкино Андрей Вознесенский, назвавший своего гостя впоследствии «вольным стрелком русского рока», эдаким Робином Гудом магнитофонного пространства. Маститый дедушка-поэт считал своим долгом успокоить диковатую советскую общественность: не стоит бояться человека с гитарой — эти люди большие умницы и «идут от классики». Ну, согласитесь, разве ж это не прелесть:
Ай да сукин сын!
Юрий Шевчук тоже шел от классики, но существующий строй низвергал так, словно хвосты собакам отрубал. Считал, что «Родину любить — не березку целовать». В те годы адепты русского рока еще свято верили, что оперативное вмешательство, полное очищение желудка и физические упражнения принесут Родине гораздо большую пользу, нежели слюнявые патриотические засосы. Увы, одержимость свободой продержалась недолго: сорвавшийся с цепи пес при первых же трудностях на улице бросился обратно в будку, где его ожидала хозяйская похлебка, и русские березы задохнулись в объятиях. К чести Юрия Юлианыча, его Родина все та же. Правда, по радио ее не услышишь.
Но это было позже, а тогда, в конце восьмидесятых, в Союзе появились телепрограммы «Взгляд» и «До и после полуночи», и почти одновременно в гастрономах закончилась еда — почти вся, если не считать консервированной морской капусты и кислого яблочного сока в трехлитровых банках. Интересная взаимосвязь: когда спустя время еда вернулась во всем ее разнообразии, у людей исчезла потребность в подобных телепрограммах. Достаточно было утолить физический голод, приодеться, обзавестись толстыми бумажниками — и причины для рефлексий отошли на второй план. Ах, дедушка Вознесенский, знал бы ты, во что превратятся «вольные стрелки рок-н-ролла» через пятнадцать лет, когда в изобилии появятся антрекоты и дорогие автомобили!
Впрочем, нет… там были (и там остались) ироничный Майк Науменко и рвавший в кровь пальцы Саша Башлачев. В конце концов, был парень корейской наружности, чье начинавшее бронзоветь имя примирил с вечностью на прибалтийской междугородной трассе случайный «Икарус». Тот автобус, кстати, до сих пор многим не дает покоя. Как справедливо заметил однажды Миша Козырев, в этой стране нет ни одного человека в районе сорока, который не задавал себе вопрос: какие песни пел бы сейчас Виктор Цой?
Все теперь тлен. Почему не взмыл в воздух мальчишка в дешевых советских джинсах на пологом склоне? Что заставило сбавить скорость и перейти на размеренный шаг? И ведь не скажешь, что прожил половину жизни червем ничтожным. Некоторым сверстникам досталось от судьбы значительно сильнее, но… куда пропала свобода внутри? Дурацкие роли, компромиссы, малодушие и, как следствие, дутая популярность, сопоставимая с узнаваемостью лошадиной задницы, получившей ежедневный прайм-тайм.
Аллочка права, Ридли Скотт уже не позовет.
Да и Бекбамбетов тоже…
…Проснулся я от толчка. Поезд остановился, вздрогнув, будто сведенный судорогой. За окном еще не стемнело. Отогнув занавеску, я увидел край одноэтажного кирпичного здания. Куда-то мы приехали. Надо подышать свежим воздухом.