Григорий от страха запамятовавший об оружии, достал его из кобуры и стал отдаляться от Уварова. На шаг, ещё на шаг, и ещё, ещё, ещё.
- Стойте! – Крикнул блондин.
Григорий развернулся, трясущимися руками взвёл курок. Проделывая всё это, он молился. Не переставая.
Уваров стоя прямо, готовый к стрельбе.
Григорий забыл о стати.
Дуэлянты подняли оружие.
Пошли секунды. Медленные, словно поток из сметаны. Они переходили одна в другую, в третью, в четвёртую.
Блондин стоял, потея, смотря на карманные часы.
Сколько же у него там ещё осталось времени? Сколько секунд осталось Григорию ждать смерть?
- Огонь! – Крикнул блондин.
Прогремели сразу два выстрела.
Григорий выронил «наган», упал на пыльную дорогу, сжался.
Усатый толстяк подбежал к нему, наклонился.
- Как ты? Куда он в тебя попал?
- Н… Н… Не… попал…. Не попал. – С трудом сказал Григорий. – Он не попал.
Зато Григорий попал.
Блондин звал на помощь.
Люди выбежали из трактира, столпились вокруг раненного. Зашептались.
Хозяин трактира попытался помочь, да что он тут мог сделать.
Уваров хрипел, истекал кровью. Пуля угодила ему в ребро, раздробила его и вместе с осколками кости продырявила правое лёгкое.
Из рта офицера пошла кровь. Она испачкала его безупречные усы, потекла по подбородку, шее, впиталась в рубашку.
Уваров всё затихал постепенно. Не трясся больше, не рвал на себе одежду от жгучей боли и нехватки воздуха. Взгляд его помутнел, руки сползли с груди на землю.
Тишина. Никакого дыхания. Никто не дышит. Уваров умер.
***
Григорий сидел на стуле с прекрасной резьбой. Голова у него была опущена. Он ждал.
Слева от него располагалась дверь, а за нею кабинет. Отцовский кабинет. Там было тихо. Только ели слышимое цыканье часов доносилось оттуда.
Слуги в коридоре шевелились как можно тише, на цыпочках, избегая скрипучих досок паркета. Весь дом заразился тишиной. Часто лающая собака, сейчас затихла. Матушка сидела в гостиной и смотрела в окно. Все знали, все чуяли, что сейчас нельзя шуметь, ведь генерал Николай Антонович Лыков, был в ярости. Так что, слуги, матушка, собака и даже певчая птичка, не смели издавать звуков. Вот сейчас подпишет генерал последнюю бумагу, сунет в рот жевательного табаку, накажет сына, и только после этого всему в этом доме будет разрешено ожить.
- Григорий! – Послышался громогласный голос из кабинета. – Сюда иди!
Григорий встал сглотнул слюну и вошёл в кабинет.
В нём было чисто, царил идеальный порядок. Ни одна вещь здесь не имела права находиться не на своём месте.
Воздух пах чернилами и бумагой, - и гневом.
Батюшка сидел за рабочим столом, заставленным бумагами, жевал табак и смотрел на отпрыска, не добрым, злым взглядом. Взглядом, проникающим в самое нутро, выворачивающим кишки, сжимающим половой член.
Генерал Лыков выглядел грозно. Он был статным, тренированным человеком, не позволяющим себе особых излишеств. Не смотря на возраст, он не разжирел, не одрях, не обвис. Нет и ещё раз нет. Был он всё таким же подтянутым, и только морщины и седина выдавали его возраст.
Черты лица генерала вмещали в себя аристократичность и военную огрубелость, из-за чего получался словно высеченный из камня благородный лик. Украшали его пышные усы, переходящие в не менее пышные бакенбарды. Дополняли композицию, серые глаза и шрам на левой брови.
- Садись! – Приказал генерал сыну.
Григорий сел, сжался, как экзотическая ящерица, попытался слиться со стулом.
Генерал постучал пальцами по столу, сплюнул пропитанную никотином слюну в плевательницу и заговорил:
- Что доигрался?
- Д… д... д…
- Что ты мямлишь?! Говори, как мужчина!
- Да батюшка, доигрался. – Григорий смотрел в пол: на отца было невозможно смотреть.
- Как же ты меня разозлил Григорий. Да чего уж меня. Уваровых ты разгневал. Крови они твоей хотят. И не удивительно. Наши семьи не первое поколение дружат. Мы с ними практически родственники. Младшего брата убиенного тобою юноши, мы собирались выдать замуж за нашу Анастасию. У нас были договорённости, дела, планы на будущее, а ты годёных всё испоганил, уничтожил. – Сказал сквозь зубы генерал, сдерживая крик.
Он ещё раз сплюнул слюну и продолжил:
- А я ведь предупреждал тебя. Говорил, что брось ты карты, брось пьянки, да развратных баб. Это твою репутацию рушит, да и аукнется ещё. И вот, аукнулось. И не первый раз. Да те разочки были так себе, не так ли? Тогда уж я старый дурак шкуру твою спасал. Не давал разжаловать, да послать куда-нибудь. Теперь, я такой глупости не сделаю.