Троица прошлась по Старой улице, граничащей с остатками деревни, из которой и вырос город. Вышли на Главную, где Григорий к своему удивлению нашёл взглядом публичный дом и то подметил; а когда из-за домов появились жилища самых богатых горожан, повернули направо – вот и улица Камбера, осталось только пройти её наполовину.
Ресторанчик был не большой, но его французский декор показывал, что гости пришли в местечко не для каждого. Боря, например, смотрелся здесь как собака на коне – нелепо, смешно. Вадим Трубецкий же, мог бы здесь быть прислугой.
К гостям подошёл усатый господин, удивлённый появлением здесь рядовых. Он уж было начал прогонять их как уличных шавок, но Григорий ему объяснил, кто он сам и этот господин есть, и как трое гостей, должны быть обслужены.
Усач побледнел из-за своей выходки, попросил прощения и усадил гостей напротив окна.
Григорий ознакомился с меню, смело выбирая блюда. Трубецкий это делал поскромнее, прицениваясь. Боря же и открыть меню не посмел: не по его карману яства были, да и ни русской грамоты, ни уж тем более французской он не знал.
Хозяин застолья, то бишь Григорий, заметил поведение друзей и пообещал сам за всё уплатить и так уж и быть, выбрать.
Накрыли на стол богато, на белую скатерть поставили сервиз, и стали подавить блюда от коих у Бори глаза на лоб полезли: мясные барские щи, белуга, ряпчики, чай и к нему французская булочка с маслом и икрой, а на финал немного вина Кот-Роти.
Троица с трудом одолела такой стол, и чтобы отвлечься от мук чревоугодия заговорила. Первый начал Трубецкий:
- Как же ты попал сюда Боря? Неужели батюшка отправил?
- Да ну, зачем попу меня сюда слать? Батя отправил. Я уж в семье седьмой ребёнок был, а семья у нас бедная, ну и отправили сюда, жалование тута выше. – Ответил Боря, обгладывая кости ряпчика.
- А ты как сюда попал Гриша? – Теперь у другого друга спросил Трубецкий.
- В Петербурге наглупил, так тоже сюда сослали. Мне здесь безопасней. Ну а ты Вадим откуда.
- Из-под Тюмени. Я там балагурил как мог, так в итоге городовому дворового кота в штаны засунул, - ох и бегал же он, - меня как офицера осудили и предложили на Кавказ, или сюда, я решил, что сюда: к дому всё же близко. Как отслужу, собираюсь в Екатеринбург податься, дело своё открывать… только пока не знаю какое.
- Я о таком и не мечтаю. – Начал Боря. – Я здесь останусь, в конюхи пойду: я с лошадьми лажу. Да и… бабу уже хорошую сдобную нашёл.
- Ох, хорош наш Боря. Не благородный, а уже нас обскакал. – Григорий посмеялся, а с ним и Трубецкий. – А я в Петербург вернусь, а потом махну в Париж: там башню из железа построили, хочу посмотреть – и на француженок тоже.
Друзья засмеялись. Григорий заказал водки. Все трое напились и, шатаясь, пошли обратно, вернее Боря потащил обратно двух господ. Вернулись они уже поздно и сразу улеглись спать. Всех троих посещали прекрасные мечты о будущем, и сон пришёл быстро.
V.
Григория трясло - его везли в «Край». О походе туда молодому барину сообщили вчера утром. Боже, те ощущения, которые он испытал, было невозможно описать – это чувство было за гранью описательных возможностей человека. «Край» полностью заполнил весь внутренний мир Григория. Он заскулил как собака, весь сжался, согнулся, зарыдал. Если бы не Фома со спиртов, кто знает, был бы сейчас здесь Григорий.
«Край» чувствовался уже отсюда, с расстояния нескольких вёрст. Ветер нёс с севера запах – его запах – крайский. Или это лишь мерещится растревоженному рассудку?
Весь день вчера собранной команде говорили, куда именно они пойдут, и какая задача их ждёт. Пойти им было велено в восточную часть «Края», где тот граничил с подходами к Оби. А попрутся они туда вот зачем: учёный люд из Томска должен будет: провести замеры – геодезические и топографические – для карт; сделать фотографии, взять образцы почв и вернуться живыми. Пойдёт их в «Край» десяток человек, а на защиту их выделят тридцать солдат; для перевозки скарба дадут мулов.
Григорий прижал к себе винтовку посильнее. От тяжести, от твёрдости металла и дерева винтовки, Лыкову становилось спокойней: они да штык и патроны, давали ему хоть какую-то надежду на возвращение.
- Не боись, вернёшься. Вот посмотри на меня. – Попроси Фома.
Григорий посмотрел.
- Я вот, вернулся, вот я. А значит и тебя бог убережёт. – Фома улыбался широко, такой улыбкой, что и мертвеца развеселила бы. Но Григория даже подобной улыбкой было не пронять: знал он, что притворная она была, и слова Фомы, тоже разили притворностью.