Но были те, кто и оставались жить. Вот Трубецкой всё ещё по земле хаживал – одноглазый, но улыбчивый, готовый в любой момент откликнуться на зов друзей повеселиться. Или вот Дуров Алексей – два года по «Краю» бегает. Сам сюда пришёл, расписался, где надо, форму получил и как влитой стал. А сам ведь из дворян столичных, как и Григорий, в Германии учился, там шрам на лице получил, при участии в мензурном фехтовании. Сюда с собой привёз и защиту от этого вида фехтования, а так же абордажную саблю и топорик. С ними в «Край» и ходил.
Сейчас Дуров за столиком сидел вместе с остальными – светловолосый, крепкий, молодой. Рядом с ним посиживал его наставник Петя. Не умер ещё этот давнишний собрат по оружию. «Край» его всё сожрать пытался-пытался, всё живал, да вот только шкуру прокусить толком не мог, оставляя новые шрамы.
Фома вот тоже здесь сидел, против Дурова в карты играл. Его «Край» словно вообще замечать отказывался. Ходил он туда да ходил и без царапинки до сих пор.
- О, вон наш вахмистр идёт. – Показал на Григория Петя. – Что получил от господина полковника нагоняй?! – Крикнул здоровила приближающемуся командиру.
Лыков ему на это только рукой махнул.
- Приказ его высокопревосходительства: бдеть. – Сообщил кратко Григорий подчинённым. – Поезд завтра должен прибыть, важный груз забрать и отбыть – и чтоб без всяких проволочек, стрельбы и кровопролития… По крайней мере здесь.
- А разве за порядком не городовые следить должны? - Спросить Дуров.
- Хороший вопрос. – Вставил своё слово Фома.
- Нет, груз слишком важный. Нельзя обычным городовым его доверить. У нас ведь сами знаете, сколько ячеек всяких развелось социалистических. Так и хотят украсть чего такого у нас. – Ответил Григорий.
- К вам присоединиться можно? Не откажите командиру? – Сразу же спросил Лыков.
- Боюсь, что нет. Мы заканчивали как раз. – Дуров бросил карты на стол и резко встал, натягивая на голову фуражку. – Бери себе деньги Фома. Твой выигрыш сегодня будет.
Улыбка у Фомы стала шире Оби.
- Благодарствую ваше благородие. – Фома быстренько сгрёб всю валюту и запихнул её в бездонный карман штанов.
- Разрешите откланяться? Дела. – Спросил Дуров у Лыкова, не смотря в глаза, а куда-то в переносицу: знал отношение к Григорию в народе и среди местных «дворян» - держался официальной позиции к нему.
- Разрешаю. Сегодня вообще все гульните. Завтра не до того будет.
Дуров ушёл, Фома следом. Все ушли, кроме Трубецкого.
- Ну, как ты братик? – Спросил тот.
Григорий сел, опустил руки и голову на стол, слезу пустил.
- Не могу… Не могу больше Вадичек. С ума схожу от города этого и от жизни такой. На стены лезу в своей этой избе. Пять лет отмаялся, но вот сегодня лежу в кровати, ночью и думаю: «повешусь».
- От убиения себя, бог твою душу к себе не приберёт. Грех же.
- Да плевать мне, что грех. Он меня, всё равно к себе не возьмёт – не сможет. Я к этому месту намертво прибит. Скорей «Край» мою душу в себя всосёт.
Трубецкой вздохнул.
- А батюшка с матушкой? А сёстры твои? Думаешь, будет им в радость тебя хоронить?
- В радость, не в радость, а хоронить придётся: сам не повешусь, так «Край» постарается.
- Пускай уж лучше «Край», постарается. Не давай ему тебя сломить Гриш. Найдётся способ, я уверен. Вон сколько всяких «безделушек» сейчас находят. Мы о таких раньше и не слыхали. Найдут и тебе чего. Ты только потерпи.
- Не знаю Вадик… Не знаю…
- Пойдём. – Трубецкой встал, поправил повязку на глазу. – Водкой тебя напою. Так ей пропитаю, чтоб из тебя все такие мысли вместе с ней вышли.
***
- Дай сигаретку. – Царапина присела, прижала покрытые одеялом ноги к себе – всё остальное было голым, только шрамами покрытое.
Бенджамин потянулся к портсигару, достал и себе и Царапине по сигарете.
Закурили.
Они уже этим давно занимались. Три года. Просто ходили друг к другу, трахались, закуривали и расходились. Всё чётко, выверено, без особых чувств – просто приткнуться не к кому было боле. Бенджамин был стариком, Царапина – измордованная жизнью. Оба могли получить плотскую утеху лишь за деньги, но платить не желали от гордости, или ещё чего, вот и трахались друг с другом.
В этом их процессе не было, какой-то страсти. Разденутся каждый раз, лягут, соединятся, что надо, куда надо впихнут, потычутся, расползутся – вот и весь процесс, даже особо не вспотеют. Ни криков тебе от страсти, ни всхлипов, только дыхание громкое от быстрого действа. Так не люди, так собаки трахаются.
- Сегодня Бабай нас к себе вызывал. – Сказала Царапина и вдохнула дым.