– Иван Демидович! Здравствуйте! Это говорит Талаев.
Демидович закашлялся. Платон отодвинул трубку, чтобы не оглохнуть, и терпеливо ждал, пока не закончатся лающие звуки.
– Хорошо, что ты на месте. Меня сейчас привезут, поговорить надо.
– Как ваше самочувствие? – спросил Платон. Ему меньше всего хотелось видеть Демидовича.
– Не дождешься, – сказал голос в трубке. – Ни разу не проведал, ни позвонил, а теперь отчего-то решил поинтересоваться здоровьем. Мой старческий маразм еще не настолько плох, чтобы не понимать, что к чему.
«Вредный старикашка, – подумал Платон. – Тебя давно пора сдать в утиль вместе с Лужиным».
– Я был занят, – сухо ответил он, – выполнял ваше же поручение.
– Мне доложили. Из окна больницы видно, как оно догорает.
Платон пожалел, что не может схватить с трудом разговаривающего военного пенсионера и вытрясти из него душу, случайно за что-то зацепившуюся и не сумевшую сбежать из рыхлого тела.
– Из министерства звонили. Даже там знают, что ты организовал притон из забулдыг на территории института.
Платон молча слушал, громко сопя.
– И как ты, наверное, догадываешься, наверху требуют крови, здесь и сейчас, – продолжал Демидович. – Будь на месте, приеду.
Осторожно положил трубку на рожки и сглотнул. Во рту в момент пересохло, и закружилась голова. Впервые в жизни затряслись руки.
Конец, провал, тупик. Через несколько минут Демидович будет отчитывать его, как мальчишку. А то, что случится потом, вовсе не хотелось представлять. Он встал со стула и бродил кругами по кабинету, заводясь все сильнее.
Ну уж нет, он не даст списать себя со счетов так легко. Он разработает план. Из любой ситуации найдется выход. Полез в шкаф. Демидович никогда не хранил важные вещи в сейфе – там всегда ищут в первую очередь.
– Должно же быть хоть что-нибудь, – бормотал он.
Он не представлял, что пытается найти. Какие-нибудь бумаги, справки, способные скомпрометировать Демидовича. Используя их для шантажа, посадит его с собой в одну лодку – тонуть, так вместе.
Маленький червячок в мозгу нашептывал, что за оставшиеся минуты невозможно разобраться ни в каких в бумагах, даже если они и существуют. Но сдаваться нельзя, ведь он никогда не отступает и обязательно добивается желаемого.
Пролистал папки – хлам от предыдущего владельца кабинета. Должно же найтись хоть что-то! Не бывает безвыходных ситуаций. Простучал ящики, прощупал карманы, просмотрел переписку, выгреб вещи из шкафов и свалил на пол. Пусто. Ни единой зацепки.
– Не может такого быть.
Повторил обыск заново с тем же успехом. В одном из ящиков затарахтело что-то тяжелое – табельный пистолет Демидовича. Платон схватил его и трясущимися пальцами засунул в магазин патроны, лежавшие тут же в коробке. Каждую секунду он ждал, что войдет Демидович с криком «Ты чем занимаешься?»
Успел. С облегчением ткнул пистолет за пояс и прикрыл пиджаком, чтобы скрыть выступавшую рукоять. Теперь он готов к любой неизвестности. У него есть железный аргумент.
Принялся ждать, поглядывая через окно на улицу.
Напротив входа остановился черный автомобиль, из которого услужливый водитель извлек едва шевелящегося Демидовича.
Платон уселся на стул для гостей и нетерпеливо ожидал, пока старик поднимется по ступенькам – судя по медлительности его движений, ждать придется долго.
– Чай, кофе? – спросила заглянувшая Валентина, заметив наступившую тишину.
Отмахнулся, словно отгонял муху.
– Не надо ничего.
Она исчезла, а вскоре он услышал ее кудахтающий голос. По-видимому, Котов добрался до приемной и теперь выслушивал пожелания долголетия и крепкого здоровья. Платон, успевший успокоиться, опять разнервничался. В висках бился пульс.
В дверях появился Демидович. Платон бессознательно нащупал правой ладонью прохладную поверхность пистолета.
– Натворил ты делов! – вместо приветствия сказал Котов с порога. – Теперь долго разгребать будем.
– Произошедшее связано с объективными внешними трудностями, – хмуро ответил Платон.
Демидович, пошатываясь и тяжело дыша, прошел к креслу и расплылся в нем бесформенной кучей.
– Тебе сказать, куда ты можешь засунуть свои объективные трудности? – риторически спросил он. – Никому неинтересно, кто виноват. Они разбираться не станут.
– Откуда в центре так быстро узнали, да еще с подробностями?
– Не знаю. Вдруг ты кому дорогу перешел?
Кольцов? Безуглый?
– Обиженных много, на всех не угодишь.
– Кто-то тебя особо невзлюбил, и радостно отрапортовал прямо наверх.
Платон задал самый главный вопрос, мучивший его второй день: