Саня читал. Сердце колотилось, буквы прыгали перед глазами и не желали складываться в осмысленные слова. Ужасный выбор. Он не хотел подводить Тальберга, не представляя, как после предательства смотреть ему глаза, но и быть наказанным не хотелось. «Нужно сдаться и написать чистосердечное, – думал Саня, – но кто позаботиться о Лере с бабушкой?»
Эх, была-не была, придется соглашаться на предложение.
Он с тяжелым сердцем сказал:
– Диктуйте.
Злой Тальберг ворвался в лабораторию. В обеденный перерыв в помещении оставался только Плотников. Он приносил из дому еду в пакетике и поглощал ее возле одного из неработающих вытяжных шкафов. К сожалению, Семен любил рыбу и морепродукты, жить без них не мог, и после его обедов в воздухе витал устойчивый запах сельди, который хорош в комплекте с рыбой, но вызывает отвращение отдельно от нее.
Увидев красное лицо Тальберга, Плотников от неожиданности едва не подавился куском хлеба.
– Что случилось?
– Накрылась наша работа медным тазом. Исследования сворачиваются, и через недельку вас разберут по группам.
– Почему?
– Долгая история, – Тальберг не хотел объяснять механизм превращения научных изысканий в инструмент выяснения отношений. Вместо этого он пытался успокоить трясущиеся руки. – Где Адуев?
– Из приемной позвонили и вызвали. Я решил, он к вам туда пошел. Вы по пути не встретились?
– Быстро замену нашел, заранее продумал. Ублюдок.
Не дожидаясь следующего вопроса от Плотникова, сбежал из лаборатории, нащупывая в нагрудном кармане помятую Санину сигарету. Подумал о том, что нет спичек, и увидел курящего Володина в конце коридора у окна.
Тальберг поздоровался и попросил огоньку.
– Вы же, вроде, не курите, – Володин выпустил колечко дыма, уплывшее в форточку. Руку, держащую сигарету, украшал пластырь в месте ножевого ранения.
– Один раз в жизни пробовал, еще в школе. Кашлял, чуть легкие не выплюнул. А сейчас захотелось.
– Не надо. В таком возрасте поздно начинать.
Тальберг прикурил и по неопытности затянулся глубоко. Неприятный царапающий дым вгрызался в горло, и это оказалось хуже, чем представлялось. Он с трудом подавил начавшийся кашель.
– На вас лица нет, – заметил Володин.
– Мелкие неурядицы, – Тальберг не знал, докуривать начатую сигарету или похоронить ее в пепельнице.
– Ясно, – флегматично отозвался Володин, выпуская следующую серию колец в форточку.
– У вас, говорят, композитные материалы на основе краенита разрабатываются? – спросил Тальберг для поддержания разговора.
– Если бы, – обреченно махнул рукой Володин, – возимся впустую, без намека на результат, перепробовали все самойловские идеи, а воз и ныне там. Ни на миллиметр не сдвинулись, хоть рассчитывайся. Прямо тупик какой-то.
– А презентация?
– Какая презентация? – удивился Володин.
«Ложь, от начала и до конца», – подумал Тальберг и затянулся снова. Дым вошел аккуратно, и кашлять уже не хотелось.
30.
Когда Лизка вечером вернулась домой, Тальберг сидел на кухне, уставившись в стену. Перечень надетой на нем одежды ограничивался сиротливыми семейными трусами в горошек, наводящими на тревожные мысли.
Перед ним стояла бутылка с черной жидкостью. Такая же жидкость поблескивала в рюмке из набора на шесть персон, годами пылившегося в коробке на серванте.
– Я не поняла, – Лизка неприятно удивилась, но из-за вчерашней сцены удивление оказалось куда слабее, чем могло.
Он поднял на нее глаза. Это был не тот Тальберг, с которым она прожила полтора десятка лет. Тот спиртное не употреблял вовсе, а этот напился вдребезги и с трудом ворочал языком, не в состоянии сфокусировать взгляд. Вчерашний приступ ревности был неприятен, но объясним, а вот созерцание Тальберга «под мухой» вызывало лишь глубокую неприязнь своей безобразностью.
Рядом с бутылкой чернело блюдце из чайного сервиза, исполняющее обязанности пепельницы. В воздухе висел дым, и Лизка открыла нараспашку окно.
– Надеюсь, это разовая акция, бессмысленная и беспощадная, – она наблюдала, как Тальберг безуспешно силится ответить. – Где Ольга?
– Не знаю, – он икнул. – Гулять пошла с подругами.
– Она домой хоть приходила?
– Да! Я ключи потерял, а она мне открывала.
Лизка покачала головой.
– Ты для разнообразия на себя в зеркало полюбуйся… – начала она, но осознала бессмысленность взываний к совести – та надежно спала, споенная черной жидкостью неизвестного происхождения. – Что за гадость пьешь?
Тальберг неуклюже подхватил бутылку и показал на нее пальцем, едва не выронив.