– Хрен его знает, – сказал он пьяным голосом. – Но идет хорошо.
– Вижу, – она поняла, что вечер испорчен и спать придется в нездоровой атмосфере спиртовых испарений.
– Не сердись.
– Стараюсь, но не получается. Не могу понять, чем вызвана необходимость сидеть и пить в одиночку.
– Этот твой Платон, который вчера здесь цветочки тебе дарил, отст… остра… отсранил меня от работы.
– Вот так запросто? Без причины?
– Не-ет, – он допил остаток со дна рюмки. – Не просто, а с унижениями и провокациями. Как он умеет. А он умеет.
– Он жив? – уточнила Лизка, вспомнив, с какой ненавистью вчера Тальберг смотрел на Платона.
– Жив, – он сонно моргал. – А я ведь почти его задушил, чуть-чуть оставалось, и эта гадина сдохла бы прямо у себя в кабинете, – его голос на миг стал мечтательным. Он вздохнул и закончил: – Но, к сожалению, мне помешали.
– К счастью, – сказала она, – не хочу ждать тебя двадцать лет из тюрьмы.
– Могла бы подождать, заодно проверили бы чувства, – он улыбнулся с закрытыми глазами. – Любопытно, дождалась бы?
– Давай обойдемся без таких проверок, – попросила Лизка.
– Если не хочешь, тогда не будем, – согласился он, наполняя следующую рюмку.
– Тебе уже хватит. Утром голова разболится.
– Может быть. Но скорее всего, нет. Михалыч гарантировал, что не будет, а ему верю, он за Краем бывал. У него с тех пор волосы дыбом, – Тальберг показал рукой, как выглядят волосы стеклодува. – Человеку с такой прической нельзя не верить.
Он опрокинул следующую рюмку. «Седина в бороду – бес в ребро», – подумала Лизка.
– Как ты завтра на работу собираешься идти? – спросила она.
– Считай, я в отпуске. По графику.
– Кольцов тебя так легко отпустил? – усомнилась она.
– Хуже, – он снова икнул, – он меня сдал.
Лизке надоело наблюдать трехчастную пьесу превращения Тальберга в пьяное животное. Она ультимативным тоном потребовала:
– Прекращай сейчас же и иди спать!
Он посмотрел на нее, улыбаясь:
– Какая ты, Лизка, красивая! Честно! Зуб даю!
– Грубая лесть сегодня не действует и не отменяет моих слов.
– Дай хоть раз в жизни напиться, – попросил он, чувствуя, как трезвеет и проблемы начинают давить с новой силой. – Надо! Позарез!
– Так, – решила Лизка. – Ухожу в гости с ночевкой к Марине, а когда завтра возвращаюсь, то вижу трезвого выбритого улыбающегося мужа, а не свиноподобное существо! Ясно?
– Клянусь, – Тальберг ударил в грудь кулаком и ровно в ту же секунду забыл о клятве.
– Я дверь закрою, все равно у тебя ключей нет, – сказала Лизка. – С твоей рассеянностью замок придется менять.
Она вышла на улицу. Несмотря на солнце, беспощадно палящее днем, вечерами еще бывало прохладно.
Поежилась. Стоило одеться потеплее, но возвращаться в атмосферу спиртовых паров и никотинового дыма не хотелось. Потом она подумала «А не только тебе нужна разрядка, Дима!» и отправилась в круглосуточный магазин на углу – излюбленное заведение пьянчуг. При обычных обстоятельствах она бы никогда не появилась в этом месте, однако приоритеты поменялись, и она смело вошла в низкую дверь с тугой пружиной. Пребывая в расстроенных чувствах, совершенно не обратила внимания на любопытствующие взгляды местного выпивающего контингента.
Когда она предстала на пороге Маринкиной квартиры с сумочкой в одной руке и бутылкой вина в другой, та удивилась и забыла поздороваться.
– Какой-то праздник? Сегодня же не пятница.
– Просто так. А в пятницу и субботу тебя дома застать невозможно.
Марина смутилась.
– Сын где? – спросила Лизка, проходя в комнату.
– У бабушки на даче, – рассеянно ответила Марина, по всем признакам готовившаяся ко сну. На тумбочке рядом с разобранной постелью лежала раскрытая книга.
– Как удачно складывается! – обрадовалась Лизка. – Чем тебе не пятница?
Марина с подозрением посмотрела на нее и спросила:
– Говори, как есть! Не поверю, что ты просто так решила с вином в гости нагрянуть!
– Звезды сошлись удачно. Или неудачно, – сказала Лизка и добавила трагичным голосом: – Я из дома ушла.
А потом увидела высоко задравшиеся брови Марины и уточнила, пока ту не хватил инфаркт:
– Не переживай ты так. На одну ночь.
Марина ютилась в однокомнатной квартире, доставшейся от развода с бывшим мужем. Муж уехал заграницу искать лучшей жизни, а Марина осталась в Лоскутовке воспитывать сына.
Мебель пересчитывалась на пальцах одной руки, то есть ее было ровно столько, чтобы соответствовать Лизкиному идеалу. У них дома наблюдался избыток хлама из категории «даром не нужно, а выбросить жалко». Причем жалость в основном проявлял Тальберг, который при виде очередной относимой на свалку ерунды преграждал дорогу и уверял, что найдет ей применение. В лучшем случае он уносил это на работу, а в худшем – оно пылилось дальше где-нибудь на антресолях, попадаясь под руку раз в три года во время тотальной генеральной уборки.