– Да оставь его в покое, – посоветовала Маринка.
– Мы весь неликвид в холодильнике изничтожим, – заявила Лизка, отправляясь со свечой на кухню.
По пути она споткнулась о собственные туфли и растянулась в коридоре.
– Ой, – икнула Маринка. – Ты живая?
– Тесно у тебя тут. Надо расширять жилплощадь.
Когда закончился вермут, легли спать, но Лизка долго не могла заснуть. Ей мешал неприятный шум. Она закрывала глаза, и вроде бы ничего не менялось – что так темно, что этак, – но начинало укачивать.
– Лиз, ты спишь? – спросила Марина.
– Еще нет.
– А почему вы с Платоном расстались?
– Не знаю. Трудно сказать. Наверное, потому что его всегда интересовало только собственное мнение, а я не люблю, когда за меня решают. Зачем спрашиваешь?
– Мы с ним встречались еще в школе, – призналась Марина после долгой паузы, а потом добавила: – И сейчас встречаемся.
– Не может быть! – удивилась Лизка.
– Может. Только не знаю, что дальше будет.
– Хорошо все будет, – сказала Лизка, но как-то неуверенно.
31.
Тальберг смотрел на настойку. Она подмигивала в ответ, словно внутри прятались лампочки и включались поочередно. Потом лампочки-светлячки принялись водить хороводы, и вскоре внутри поднялась целая буря с воронкой, проходящей сквозь донышко. Тальберг взял бутылку, чтобы убедиться в целости дна и стола. Убедился, вернул на место, но не рассчитал, и часть серой жидкости разлилась лужицей.
Для избавления от наваждения интенсивно поморгал до появления световых пятен, но открыв глаза, вздрогнул. Перед ним стояло чучело, черными шарами уставившееся на него.
– Когда я размотать тебя успел? – подумал Тальберг, а вслух произнес назидательно: – Олег, надо прекращать пить.
– Не обязательно, – отозвался заяц, на котором внезапно оказался маленький жилет. – У тебя хорошо получается. Любо-дорого смотреть, как трезвенник наклюкивается по самые помидоры.
– Ты… Я… – Тальберг потерял дар речи.
– Что «ты, я, му»? – передразнил заяц. – Говорить разучился?
Тальберг зажмурился, а когда расплющил глаза в следующий раз, перед ним сидел Платон в костюме тройке, похожий на маленького недокормленного пингвина – волосы зализаны на одну сторону, и каждый волосок уложен по идеальной траектории. Платон ладонью смахнул крошки, расчищая место под локти.
– Ты откуда взялся? – спросил Тальберг, с трудом удерживая глаза открытыми. – Я никого не приглашал. У меня сегодня в гостях только зайцы.
– Ты на работу не явился.
– Да пошел ты со своей работой!
– Тебя из института не увольняли. Нарушение трудовой дисциплины налицо. За такой демарш второй выговор полагается, а там и до увольнения по статье недалеко.
Тальберг налил рюмку и залпом опрокинул в себя. Плеснул следующую и предложил:
– Угощайся. Извиняй, закуски нет, закончилась, – развел он руками.
Платон узнал содержимое и скривился:
– Спасибо, воздержусь.
– Тогда вали в институт, – без обиняков сказал Тальберг, – сочиняй выговор, а я продолжу, коли не возражаешь.
Он опорожнил следующую рюмку. Пошла особенно хорошо. Тепло неспешно скользило по пищеводу и приятно плюхалось в пещеру желудка, тотчас нанося удар в затылок вопреки законам химии и биологии.
Тальберг пошевелил затекшими коленями и зацепил посуду ногой – раздался звон и звук покатившейся тары.
– Сколько ты уже выпил? – удивился Платон.
– Семь бутылок.
– Почему семь?
– Число красивое.
– Аргумент.
Тальберг почувствовал подвох. Где-то в глубинах подсознания забрезжила мысль.
– А ты настоящий?
– Угадай, – предложил Платон.
– Не знаю, но как ты попал в квартиру? Логического объяснения не существует, значит, ты плод моего воображения. А раз уж ты моя фантазия, бери рюмку и пей за компанию. Будет весело. Под конец могу безнаказанно набить тебе морду.
Платон достал из кармана ключи и швырнул на стол. Тальберг навел резкость и узнал родимый самодельный брелок с тремя дырочками.
– Ты их в моем кабинете выронил, когда меня придушить пытался, – лениво пояснил Платон.
– Ну и? Если у тебя ключи, думаешь, можно в чужой дом вваливаться без приглашения?
– Я полчаса стучал, но никто не открыл.
– Правильно, нормальный человек сообразил бы, что никого нет дома.
– Конечно. Если бы только твой голос не орал, что дома никого нет.
– Орал? – удивился Тальберг. – Не помню.
– Я оценил красоту речи. Нецензурные слова лились красивой многоэтажной песней и замечательно характеризовали меня с различных сторон как человека сомнительных достоинств.
– Это точно был я, – согласился Тальберг. – Жаль, ты не плод моего воображения. Так хотелось морду набить, хотя бы понарошку.