– Моя работа, – похвалился Олег. – Я за тебя автопилотом руководил и беседы с охраной вел. Чертовски сложно, когда у тебя язык едва ворочается. За твои нечленораздельные звуки до сих пор стыдно.
– Стыдно – это хорошо, – Тальбергу было плохо и поэтому безразлично. – Протрезвею, будем стыдиться по очереди, а пока хочу тишины и покоя. Кстати, ты кто такой?
Заяц глубоко и со знанием дела затянулся сигарой Don Pedro, и прошептал:
– Твое подсознание.
– Понятно. Значит, пора лечиться.
– Не обязательно, я не болею, в отличие от некоторых.
– Зачем мне подсознание? – поинтересовался Тальберг. – Мне и без него неплохо живется.
– Угу, – буркнул Олег. – Как бы ты без меня заметил, что Саня к твоей Ольге неровно дышит?
– Пусть дышит, куда хочет. Мне пофигу.
Тальберг закрыл глаза и ушел в сон, сквозь мучительную дремоту слушая, как громко и навязчиво идут часы. С характерным клацаньем дергалась минутная стрелка, и в глубинах мозга взбрыкивали и становились на дыбы извилины.
Он приоткрыл глаз. Олег продолжал сидеть на месте Шмидта и смотрел черными блестящими шариками, словно отлитыми из качественного пластика. В них отражались и кушетка, и лежащий на ней Тальберг со свесившейся до пола рукой. А может быть, они и впрямь пластмассовые? Кто ж знает, как из зайцев делают чучела…
Заяц голосом Шмидта проговорил с укоризной:
– Димитрий, ты меня расстраифать.
– Я не хотеть, – сказал Тальберг.
– Не пытаться говорить, спать, – приказал Олег, склонившись над тетрадками. Роскошная бесконечная сигара сменилась перьевой ручкой, которую заяц ловко удерживал лапкой. Он быстро писал, макая перо в стеклянную чернильницу.
– Как ты… – начал Тальберг, но сдался и мысленно махнул рукой. Махнуть ею в реальности не хватало сил.
– Что «как»? – удивился Шмидт.
– Забудь.
Тальберг снова погрузился в тягучее забытье. На этот раз клацанье часов помогало делить бесконечный сон на равные порции, в зазоре между которыми он успевал проживать целые жизни.
Он воевал, бежал на врага с криками «Врешь – не возьмешь!», пока рядом с перекошенными лицами неслись одноклассники, держа штыки наперевес. Противники прятались в окопах, выставив для обозрения верхушки штальхельмов. Тальберг слышал свист пуль, но даже не подумал уклоняться и пригибаться, осознавая, что попал в сон и при особом желании может в одиночку изничтожить все вражеское войско. Он первым подбежал к окопу и соскользнул вниз по земле, раскрошившейся под подошвой сапога. Неприятельский солдат в зеленой каске стоял в паре метров от него лицом к линии фронта, не замечая крадущейся сзади опасности. Тальберг едва подавил желание засадить штыком в беззащитную спину, но внутренний кодекс честного человека не дал завершить дело быстро и безболезненно. Он схватил солдата за плечо и, пока тот не опомнился, развернул к себе лицом. На него смотрел Платон, по бредовым законам сна отрастивший усы и вьющиеся бакенбарды и походивший на писателя позапрошлого века.
Платон не изменил себе и в окопной грязи не отказался от галстука.
– Вот и встретились, – сказал довольный Тальберг. – Теперь ты в моем сне, и я могу скрутить тебя, как бог – черепаху.
Он душил Платона, но тот не подавал признаков удушения, а напротив, противно и не к месту смеялся.
– Что за человек! – возмутился Тальберг. – Во сне не может нормально сдохнуть, чтобы доставить хоть немного удовольствия. Жалко тебе? – вопрошал он.
Клац.
Над ними склонился Шмидт с заячьими ушами.
– Димитрий, ты застафлять волноваться. Не нужен вызвать врач?
Тальберг отрицательно мотнул головой. Ему неплохо лежалось на кушетке безо всяких лекарей.
– Ты меня понимать?
– С трудом, – Тальберг понимал, но не хотел говорить. – Я ушел отдыхать.
В следующий раз он увидел Олега в замечательной кепке с огромными полями размером в небольшой аэродром.
– Вах, такой кароший человек проснулся! – обрадовался заяц. – Не пора ли настоящему джигиту опохмелиться?
Похмелья не мучало, но желание «раздавить пузырек» никуда не делось. Тальберг почесал репу, пытаясь заодно ущипнуть себя посильнее для выяснения, спит он или нет. К сожалению, он пребывал в пограничном состоянии, когда особой разницы не ощущалось – хоть во сне, хоть в жизни – он ничего не чувствовал.
– Что у тебя есть? – пробормотал он с закрывающимися глазами.
– Ничего. Но сейчас будет, – сказал заяц. – Денег дай!
– С деньгами любой дурак… – начал Тальберг, но полез за пазуху с надеждой, что хоть что-то завалялось. Рука нащупала бумажку, с триумфальным видом извлеченную на свет.