– Вот!
– Что «вот»?! – возмутился Олег. – Мне не продадут «пузырь» за квитанцию об оплате за пользование домофоном.
– Прошу прощения, – Тальберг снова устремил руку во внутренний карман, где обнаружил еще одну бумажку и вытащил ее, надеясь, что это не квитанция за пользование антенной. – О! – обрадовался он. – Должно хватить!
Олег выхватил ассигнации и умчался между рядами террариумов.
«Интересно, – подумал Тальберг, – каким образом подсознание может бегать в магазин?» Он моргнул, а когда глаза открылись, на тумбе у кушетки стояли две бутылки черного цвета. Сами бутылки почему-то щеголяли широким горлышком, отчего пить из них не доставляло удовольствия, но на этот случай пригодился одноразовый стаканчик, в который Тальберг с третьей попытки налил пятьдесят грамм трясущимися руками.
Уже разлив, он заметил на бутылке этикетку с вензелями и надписью «Лоскутовское черное золото». Рядом для ясности пририсовали шариковой ручкой: «платоновка 0, 7».
– Что это? – удивился он, даже сквозь спутанность сознания и нетрезвость суждений догадавшись, зачем Платону понадобилось увеличивать добычу краенитовой пыли. – Сукин сын! Вот тебе и тесное сотрудничество! Ради этого меня и сдали.
Он в один прием опустошил стакан, словно заправский забулдыга, и принялся жаловаться зайцу на несправедливость, повсюду окружающую честного человека.
– …и вот потратил пятнадцать лет на науку, – говорил он, с трудом ворочая языком, – чтобы какая-то скотина в пинжаке и галстуках мои научные достижения пустила на производство этого… этой… «черного золота»… Разве есть в жизни справедливость? – вопрошал он у зайца.
– Откуда ты взять этой дрянь? – сурово отчитывал Олег голосом Шмидта. – Тебя нельзя остафить на секунда! Может посфанить Элизабет, и она забрать тебя?
– Не-е-е, – мычал Тальберг. – Домой никак нельзя. Меня выгнали.
Последние события он помнил плохо и с большими пробелами, но осуждающее лицо Лизки врезалось в память, словно его выжгли тавром на заднице у жеребенка и теперь оно ныло и чесалось, не желая заживать.
Именно в эту секунду он любил ее больше всего и хотел обнять, но Лизка порыва нежности не оценила и сказала:
– Не ожидала от тебя такого!
Тальберг с ней согласился. Он и сам от себя такого не ожидал. Потом вспомнил Платона и объявил, щурясь и борясь с икотой:
– Я все про вас с Платоном знаю! Все-е! Ик!
– Опять? – не на шутку разошлась Лизка. – Что ты мелешь?
– Не мелю, – Тальберг понизил голос для солидности и пущей таинственности. – Он ко мне на чай забегал и все-е-е рассказал.
– Не мог он ничего рассказать, потому что рассказывать нечего, – отрезала Лизка.
– Почему? Очень даже есть чего. Ольга – его дочь?
– А ты не догадывался? – съязвила Лизка. – Столько лет прожил, а теперь прозрел.
– Представь себе, не догадывался, – Тальберг тяжко вздохнул. – Тогда он ляпнул про какого-то хахаля.
– А ты поверил?
– Я доверчивым был. Теперь доверчивость испарилась, а я остался.
– И что дальше? – спросила Лизка, радуясь, что Ольга еще не вернулась из школы и не слышит всего этого безобразия.
Тальберг сконцентрировался и изрек уже решенное:
– Я понял! Я своим существованием мешаю вашему безоблачному счастью. Поэтому я обязан удалиться.
– Але! Куда ты собрался удаляться? – Лизка ухватила встающего Тальберга за рукав. – Вернись обратно!
– Женщина! – он едва не перешел на фальцет и закашлялся. – Не смей останавливать, я должен!
Следом наступил какой-то разрыв, после которого Тальберг обнаружил себя лежащим на кушетке.
– Димитрий, – говорил Карл. – Мне больно смотреть, как ты портить старофье. Это невозможно!
– Мне нужно. Я в одну секунду потерял все, что у меня было.
– Нет! – категорически возражал Шмидт. – Я знать тебя, ты не можешь так низко опуститься и как это сказать… просрать все.
Тальберг с удивлением посмотрел на него. От культурного и вежливого Карла таких слов он не ожидал.
– Ради чего жить? Жены и дочери у меня нету. Работа накрылась медным тазом. Целей нет, смысла дальше в существовании тоже не вижу. Я уже… как ты хорошо выразился… просрал все.
Силуэт Шмидта зашатался, заколебался, словно отражение в воде, и растворился в темноте.
34.
Саня находился в состоянии перманентного стресса.
Пропал Тальберг и, несмотря на попытки выяснить его местонахождение, оставалось необъяснимым, куда он подевался и как долго собирается отсутствовать.