Алексей Розин играет тёмного, безвольного, недалёкого человека, примерно такого же «овоща», как его персонаж в «Елене». Помните сына героини, сидящего с пивом у телевизора? Режиссёр очень не любит своих главных героев и не хочет, чтобы мы их полюбили. Симпатичные актёры здесь вызывают отвращение. Женя ненавидит не только мужа, но и несчастного, забитого сына, который «стал вонять как папа».
«Если «Елена» – это притча, а «Левиафан» – обличительный социальный трактат, то «Нелюбовь» – просто зеркало, поднесённое к глазам каждого зрителя» – пишет блогер Антон Носик, восторженно поддерживая «Нелюбовь». Каждого зрителя? По-моему, тут уникальное совпадение редких патологий. Ненавидит Алёшу не только мать, но и бабушка, мать Жени. «Сталин в юбке», она категорически не хочет забирать внука к себе. Даже на время. Ненавидит и дочь, и, конечно, зятя. Который тоже оказался каким-то нравственным уродом – абсолютно равнодушным к судьбе сына. Зеркало? Родителей Бори (было бы интересно узнать, что за люди воспитали такого сына?) сценарист Олег Негин предусмотрительно отправил в мир иной, чтобы Алёше абсолютно не к кому было пойти. Ребёнку в фильме заботливо создана обстановка, не совместимая с жизнью. Не вызванная ни войной, ни социальными потрясениями, никакими объективными причинами, а токмо волею авторов. Искусно, как всегда у Звягинцева, она формируется и нагнетается. Всегда под рукой отвратительная погода – как надоел этот штамп артхаузного кино – вечная промозглая осень в России!
Нежизнь
И вот мальчик куда-то пропадает. Звягинцев любит «удары судьбы», в рукаве у фокусника всегда в запасе смерть. В «Возвращении» – нелепая гибель отца, в «Изгнании» – самоубийство жены, в «Елене» – убийство мужа, в «Левиафане» – опять самоубийство жены, в «Нелюбви» – исчезновение (убийство, самоубийство?) сына.
Все критики (и либералы, и патриоты) хвалят волонтёров, которые ищут Алёшу. Многие и не знали, что у нас в стране такие люди есть, они придут на помощь, потратят свои время и деньги, чтобы найти пропавшего (пропащего). Жаль, что характеры этих добровольцев, как будто пришельцев из других миров, не раскрыты. Кто они, откуда? Последователи доктора Лизы, «братья» Навального, какие-то новые комсомольцы, «чёрные копатели»? Жаль, что режиссёр не даёт возможности внимательней приглядеться к ним. Зеркало поставлено перед другими.
В фильме непонятно, Алёшу или какого-то другого погибшего мальчика нашли волонтёры. «Будет трудно», – говорит родителям главный спасатель (Алексей Фатеев) перед опознанием тела. Эту сцену сняли с одного дубля: показали актёрам муляж окровавленного тела, и они отреагировали… Сильная сцена, было трудно. Исполнительница роли Жени Марьяна Спивак (кстати, внучка замечательной Жанны Прохоренко и дочь прекрасного актёра Тимофея Спивака) сыграла так эмоционально, точно и страшно, что я многое простил её героине. Простил и сценариста с режиссёром, два часа мучивших меня. Мина тягуче замедленного действия разорвалась. Катарсис, очищение, раскаяние? Ах, если бы здесь была бы поставлена точка…
Нет, Звягинцев не таков. Катарсиса нет, есть эпилог, где, как в своём отклике телеведущая Юлия Меньшова огорчённо констатировала, появился «внезапный указующий перст автора».
Прошло года три. В России по-прежнему дождь со снегом. Квартира всё ещё не продана – ремонтируется. Боря живёт у новой жены – жизнью, очень похожей на предыдущую, сидит со своим новым сыночком, да и вдруг раздражённо сажает (почти швыряет) его в манеж. Как злобным овощем был, так и остался.
А что у Жени? Непонятно. Она тоже не больно счастлива, но в отличной спортивной форме, в роскошных апартаментах нового мужа. Бежит по беговой дорожке в олимпийке Воscо c надписью Russia. Быстро бежит. На месте. То есть с героями ничего не произошло. Они не изменились. И лобовая метафора в финале: раша – злая узколобая баба, которая что бы ни произошло, тупо топчется на месте.
Э, постойте! А мальчик?
Мы так и не узнали, погиб Алёша или нет. И если погиб, то как, от чего? Мы же так ему сопереживали, вместе с волонтёрами его искали! А режиссёру это не важно. Сконструирована ещё одна притча о стране, которая враждебна своим детям.
Писатель Алексей Слаповский цитирует страстный панегирик Антона Долина, полемизируя с ним: «Он дал чеканное определение: «Звягинцев ввёл вполне экспериментальную форму: совмещение умозрительной притчи с социальным психологическим реализмом». Но в этом-то как раз и дело: что у нас впереди, лошадь или телега, человек или умозрение?»