Я пристально смотрю на неё. Она склоняет голову набок, затем улыбается. Одним молниеносным движением она взмахивает рукой, разрывая мой комбинезон и обнажая крошечный микрофон и провод под ним. Её тело застывает, когда она видит это.
— Итак, — шипит она угрожающим тоном, — Монсеррат думает, что это я.
Я обретаю дар речи.
— На самом деле, нет, он не думает. Это вещание транслируется в другое место, — на самом деле, слышит только Бет дальше по коридору: передатчик слишком слабый, чтобы передавать дальше. Это ещё одна причина, по которой Бет пришлось пойти со мной. Она не могла подслушивать, но всё записывается на миниатюрный чёрный диктофон, спрятанный в её одежде. В случае моей смерти или расчленения, всё, что ей нужно будет сделать — это отнести всё обратно в Семью Монсеррат, где запись расшифруют, чтобы узнать правду.
— Всё это очень хорошо, — говорит Леди Бэнкрофт, фыркнув, — но это говорит о довольно беспечном пренебрежении к собственному благополучию.
— Кто бы ни стоял за этим, он уже разрушил мою жизнь. Найти их и расправиться с ними — смысл моего существования.
Она смеётся высоким музыкальным смехом.
— Правда?
Я оскорблена.
— Правда.
— У нас, знаете ли, есть свои следователи. Мы навели о тебе справки, — она задумчиво постукивает пальцем по уголку рта. — Дай-ка подумать, что там было? На нижней ступеньке скромной частной детективной фирмы? Двухкомнатная квартирка в захудалом районе Лондона? Несколько друзей, ни личной жизни, ни семьи?
— У меня есть семья, — сухо отвечаю я ей.
— Твоя мать находится на другом конце света, а отношения с твоим дедушкой натянутые.
— Возможно, у нас с вами разные представления о хорошей жизни.
Она снова смеётся.
— Сомневаюсь. Кроме того, у тебя есть пятьсот членов совершенно новой Семьи. Почему ты хочешь всё это бросить?
— Я не хочу быть проклятым вампиром, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
Она удивлена.
— Почему нет?
— У меня нет желания зависеть от крови или прожить неестественно долгую жизнь. Быть человеком меня вполне устраивает.
Её рука снова взлетает, хватая меня за горло. Она подбрасывает меня в воздух, в то время как мои ноги непроизвольно дёргаются, а пальцы цепляются за её руку.
— Может ли человек сделать это? — спрашивает она.
Я выпучиваю глаза, а она вздыхает и отпускает меня. Я падаю в лужу у её ног.
— Глупое заклинание пассивности, созданное деймонами, не может поразить человека, — хриплю я.
Она наклоняется.
— Нет, но ты же знаешь, что в конечном итоге они будут уничтожены результатами.
Я неуверенно встаю.
— Так зачем же кто-то это делает?
Она пожимает плечами.
— Власть.
Я мысленно возвращаюсь к своим самым ранним размышлениям о чарах О'Ши. Тэм всегда верил в секс и деньги как в мотивы, но притягательность власти не менее сильна. Я подтверждаю её слова кивком.
— А почему не вы? — мой голос мягок и неопасен.
— Ты имеешь в виду, почему я не инициирую этот Семейный переворот? Почему я не предательница? Потому что, дорогая, я и так хорошо живу. Может, я и женщина в мире мужчин, но я знаю, как вести себя с этими мальчиками.
Мне трудно думать о Майкле Монсеррате как о мальчике, но я благоразумно молчу.
— По крайней мере, в одном ты права, — говорит она. — Кто бы ни стоял за всем этим, это должна быть женщина.
— Потому что заклинание действует только на мужчин?
— Действительно. Слишком велика опасность утечки или заражения, чтобы им мог пользоваться мужчина. Хотя глупая девчонка, которая дёргает за ниточки, понятия не имеет, что тебе не нужна магия, чтобы заставить мужчин плясать под твою дудку.
Что-то в её тоне заставляет меня вздрогнуть.
— Один из свидетелей сказал, что это была женщина.
— Черити Уэзерс.
Я киваю, затем искоса смотрю на неё.
— Вы сказали, что подозреваете, что виновником мог быть новобранец.
— Нет. Я спросила, почему ты думаешь, что новобранец не может быть виновником.
— Это не имеет смысла. У новобранца или обычного человека не было бы доступа к Семьям, чтобы вовлечь в это столько вампиров. Насколько я понимаю, это продолжается уже пару месяцев.
— Первая смерть произошла 15 февраля.
— Ну что ж, — говорю я. — Это не мог быть новобранец. Это должен быть член Семьи.
Она удивлена.