— В чём дело, Бо?
— Я собиралась посмотреть это видео несколько недель назад, — рассеянно бормочу я. — Только я отвлеклась.
— Я не понимаю, — Бет трогает меня за рукав, но я не отвечаю. Я слишком сосредоточена на лице, появившемся на экране компьютера.
— Я его знаю.
— Официанта?
Я киваю. Я хочу бить кулаками, пинаться и кричать. Потому что официант, смотрящий на нас с извращённой злобой, вовсе не официант. Это Борис.
Глава 25. Притвориться опоссумом
Я ругаю себя на протяжении всего обратного пути в штаб-квартиру Монсеррат. Бет всё больше тревожится, но я не могу её успокоить. Я просто слишком зла.
Как только мы переступаем порог особняка, я замечаю Монсеррата в фойе. Он стоит прямо в центре, скрестив руки на груди, выражение его лица мрачное и напряжённое. Когда он видит меня, то слегка расслабляется и с быстрой грацией подаётся вперёд. Я встречаю его на полпути и поднимаю взгляд на его точёное лицо. Прежде чем он успевает открыть рот, я требую доступ к телефону.
На его щеке подёргивается мышца.
— Зачем, Бо?
— Мне нужно поговорить с Арзо.
— Может, сначала ты хотя бы расскажешь мне, что случилось с Бэнкрофт?
— Ничего такого, что заслуживало бы упоминания, — бормочу я. Бэнкрофт была пустой тратой времени. Поездка в спа-салон — нет. Теперь я знаю, с кем мне действительно нужно поговорить.
— Бо, ты находишься под моей юрисдикцией, но ты настаиваешь на том, чтобы держать меня в неведении. Возможно, ты не совсем понимаешь, как работает система подчинения вампиров.
Я заставляю себя сделать глубокий, успокаивающий вдох.
— Я много напортачила с тех пор, как прибыла сюда. Я не собираюсь делать больше никаких предположений, пока не получу подтверждения от Арзо. Тогда я поговорю с вами.
Его тёмные глаза блуждают по моему лицу. На мгновение мне кажется, что он откажется, и мне придётся бежать обратно на ужасающую, залитую солнцем улицу в поисках телефонной будки — если таковая вообще существует в этой части света — но он мотает головой и ведёт меня в направлении своего офиса. Несмотря на то, что я спешу поговорить с Арзо и двигаюсь так быстро, как только могу, мне трудно поспевать за его широкими шагами.
— Я рад, что с тобой всё в порядке, — говорит он непринужденно.
— Ммм.
— У нас в Семьях существует негласное правило, согласно которому никому не разрешается прикасаться к членам чужой Семьи без предварительного разрешения. Но Леди Банкрофт может быть, — он делает паузу, — нестабильной.
Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что она думает, будто обвела его и всех остальных глав Семей вокруг пальца.
— Как видишь, — говорю я, — у меня всё хорошо.
— И, как я уже сказал, я рад.
— Однако, — продолжаю я, — разве ты не говорил мне, что она будет воспринимать меня не более чем как человека? Если я до сих пор новобранец и ещё не пила кровь, значит ли это, что я член Семьи Монсеррат?
Он улыбается.
— Возможно, дальняя родственница. Я ясно дал ей понять, что тебе нельзя причинять вреда.
Мои глаза сужаются.
— Она знала, что я приду?
— Нет. Но мы уже говорили о тебе.
Я с подозрением смотрю на него. Я догадывалась об этом по словам Леди Бэнкрофт, но это не значит, что я этому рада. Он одаривает меня улыбкой, на которую я не отвечаю.
Как только мы доходим до его кабинета, Монсеррат заходит за мной и закрывает дверь. Он указывает на свой стол, где стоит блестящий старомодный телефон.
— У тебя нет мобильного?
— Я предпочитаю этот.
Я смотрю на него.
— Сколько же тебе лет?
В его глазах пляшут огоньки.
— Невежливо спрашивать старших о возрасте, Бо.
Я бурчу.
— Ты собираешься уходить?
— Это мой кабинет, — он садится в кресло с кожаной спинкой и откидывается на спинку, закинув ноги на стол.
Я закатываю глаза, глядя на него, затем беру трубку телефона.
— У тебя есть его номер?
Монсеррат набирает его по памяти. Должно быть, моё удивление отразилось на лице, потому что он комментирует:
— А ещё я могу жевать жвачку и одновременно ходить.
(Однажды одного американского политика назвали «настолько тупым, что он не может пердеть и одновременно жевать жвачку». Впоследствии, когда это цитировали в прессе, выражение слегка облагородили, и с тех пор «не может жевать жвачку и одновременно ходить» стало идиомой, обозначающей глупого человека, — прим)