— Вы же эксперты, — говорю я. — Я была практически не в себе. Я не знаю, что произошло.
— Никто ещё не избавлялся от жажды крови. На самом деле, через несколько часов после её начала мы обычно даём пострадавшим кровь, чтобы привести их в чувство. Лорд Монсеррат не позволил нам дать кровь тебе, — взгляд Урсуса становится жёстким. — Почему?
От этого маленького кусочка информации я испытываю прилив теплоты к Майклу. Он, должно быть, знал, что мне будет почти невозможно пережить тягу после того, как я потеряю сознание. И всё же он держался, избегая заставлять меня пить кровь, потому что знал, что я не хочу становиться настоящим вампиром.
— И не только это, — добавляет Риа. — С восемнадцатого века не было ни единого случая, чтобы трое новобранцев продержались и не пили до тех пор, когда до полнолуния осталось меньше сорока восьми часов.
— Никки и Питер не имеют ко мне никакого отношения, — говорю я, хотя тщательно обдумываю её слова. Действительно странно, что они по-прежнему живут в странном сумеречном мире наполовину людей, наполовину вампиров. У меня есть волшебный порошок, который поможет мне; а что есть у них?
— Мы рылись в твоих вещах. Ты христианка? Вот в чём дело?
Я хмурюсь. Они рылись в моих вещах?
— Что значит, вы рылись в моих вещах?
— Ты же не думаешь, что мы просто выбрасываем вещи, с которыми вы приходите? — Урсус наклоняется ко мне так, что я чувствую его горячее дыхание на своём лице. — Почему у тебя распятие?
О, я вдруг вспоминаю, что забрала крестик Питера после того, как он оставил его во время той первой встречи с Семьёй.
— Это не моё, — говорю я им.
— Ты просто хранишь это для друга? — Риа говорит с сарказмом.
— Вообще-то, да. И какого чёрта вы роетесь в моих вещах?
— Теперь ты одна из нас. Что твоё, то и наше.
— Почему-то я не думаю, что это работает в обратную сторону, — бормочу я.
— Где деймон?
Честно говоря, я понятия не имею. Я ничего не видела и не слышала об О'Ши с тех пор, как меня завербовали. Он, вероятно, до сих пор прячется в роскошном пентхаусе Майкла.
— Кто этот Борис?
Урсус хватает меня за руку.
— Он убивал наших друзей?
Я отступаю. Довольно уже.
— Вы задаёте сотни вопросов, на которые я не могу ответить. Как я уже сказала, если вы хотите знать, что происходит, спросите Лорда Монсеррата.
— Мы спрашиваем тебя.
Что-то в глазах Риа меняется. Я вовремя замечаю, что она теряет самообладание, и отскакиваю вправо, чтобы избежать её нападения.
— Мы теперь члены Семьи, — говорю я, держась подальше от неё. — Разве ты должна нападать на свою сестру?
— Ты мне не сестра. Ты ещё не пила, помнишь? Это делает тебя честной добычей.
У меня мурашки бегут по спине. Слова Риа, может, и драматичны, но я чувствую в них гнев. А люди — или вампиры — которые обижены и рассержены, не могут мыслить здраво. И физически я им не ровня.
Понимая, что мне не удастся настоять на своём, я решаю скрыться бегством. И Урсус, и Риа могут обогнать меня, но они не осмелятся предпринять что-либо в присутствии других. Мне нужно вернуться внутрь, в относительную безопасность особняка, где по коридорам могут бродить другие люди. Я открываю рот, как будто хочу что-то сказать, затем срываюсь с места и несусь мимо них к двери. Вместо прямой линии я бегу зигзагами, чтобы сбить их с толку.
Проходит меньше пары мгновений, прежде чем они реагируют. Я не оборачиваюсь, но слышу раздражённое шипение Риа. Я бегу так быстро, как только позволяют ноги, но, несмотря на все симптомы жажды крови, охватывающей моё тело, я не успеваю далеко уйти, как один из них хватает меня за воротник комбинезона и дёргает назад. Инстинктивно я понимаю, что ни один из них на самом деле не хочет навредить мне. На самом деле, если бы они мыслили более рационально, они бы вообще не стали этого делать. У меня нет выбора, и я позволяю своему телу обмякнуть. Если защитный танатоз — игра в опоссума — работает в животном мире, я собираюсь заставить его работать и в моём случае. Я закатываю глаза к затылку и замедляю дыхание. Затем я надеюсь на лучшее.
Изначально я не думаю, что это сработает. Когда моё зрение затуманивается, один из них — я не могу сказать, кто именно — врезается в меня всем телом. Мне приходится собрать всё своё самообладание, чтобы не закричать от боли. Я почти справляюсь с этим, надеясь, что они оставят меня в покое, когда слышу недовольное ворчание.
— Она без сознания, — говорит Урсус глубоким и несчастным голосом. — Это была глупая идея. Он разозлится, если поймёт, что мы на неё наехали.