— Последний шанс передумать, — говорит Монсеррат.
— Я не могу, — начинаю я, — я уже подписала…
Я задыхаюсь от резкой боли. Его зубы впиваются в мою плоть, и я смутно ощущаю, как дрожь пробегает по его телу позади меня, прежде чем тепло разливается по моему горлу и начинает растекаться по венам, пока он сосёт. Я прислоняюсь к нему, закрывая глаза, в то время как его пальцы сжимают меня ещё крепче. Стук моего сердца так громко отдаётся в ушах, что я удивляюсь, как Монсеррат не оглох от этого. Возникает боль, но она не неприятна, и я чувствую, как пальцы на ногах поджимаются от почти удовольствия. Я слегка постанываю.
Его рука оставляет моё бедро и движется вверх по грудной клетке, пока не оказывается прямо под моей грудью, и прижимает меня к нему ещё крепче. Под моими закрытыми веками пляшут искорки света, и я невольно протягиваю руку назад и обхватываю его тело, теперь мои руки сжимают его бедра. Монсеррат издаёт странный звук, похожий на мурлыканье, и я чувствую, как его клыки всё глубже впиваются мне в горло. Моё дыхание учащается.
Внезапно и без предупреждения его рот отрывается от моей кожи, хотя его твёрдое тело остаётся на месте. Он убирает руку с моих волос, позволяя им упасть обратно, затем поднимает руку вверх. Он дышит так же тяжело, как и я.
— Открой глаза, Бо.
Я делаю, как он говорит. Его раскрытая ладонь теперь перед моим лицом, и по его орехово-коричневатой коже стекает струйка крови из маленькой ранки на запястье.
— Тебе нужно попить, — говорит он, поднося запястье к моему жадному рту.
Мои ноги подкашиваются, и я уверена, что упала бы, если бы Монсеррат не держал меня. Я хватаю его за руку и притягиваю к себе, затем начинаю сосать. Солёная кровь наполняет мой рот, и у меня автоматически срабатывает рвотный рефлекс. Я давлюсь, но он что-то шепчет мне на ухо, и я расслабляюсь и глотаю горячую липкую жидкость, глоток за глотком.
Когда я уже думаю, что больше не выдержу, он убирает руку и поворачивает меня к себе. Я смотрю в его тёмные, сверкающие глаза. Его лицо раскраснелось, и он пристально смотрит на меня. Затем на меня накатывает волна головокружения, и всё вокруг погружается во тьму.
Глава 16. Правда и ложь
Когда я, наконец, прихожу в себя, я лежу на односпальной кровати в крошечной комнате. Я пытаюсь сесть, но сил не хватает. Тошнота переполняет мой желудок, и я вся в поту. По крайней мере, я одна. Я переворачиваюсь на бок, тяжело дыша от напряжения. Рядом со мной стоит маленький деревянный столик с кувшином и пустым стаканом.
У меня пересохло во рту, губы потрескались и болят. Сколько же я здесь пробыла? Я тянусь за кувшином, но он он вне зоны досягаемости. Вот блин, мне все-таки придется сесть. Я обхватываю пальцами матрас, подтягиваю ноги, делаю глубокий вдох и приподнимаюсь на локтях. Комната кружится.
Стиснув зубы, я заставляю себя приподняться, пока не оказываюсь почти в сидячем положении. Я слишком резко поворачиваю голову, и в ответ мой желудок сжимается. Я вдыхаю ртом, пока мне не удаётся немного прийти в себя. На мне всё ещё та же одежда, в которой я приехала, хотя кожаной куртки нет. Мои руки обнажены и покрыты гусиной кожей. Я потираю их вверх-вниз и снова пытаюсь дотянуться до кувшина.
Я неправильно рассчитываю расстояние и падаю на холодный кафельный пол. Я морщусь от боли, проклиная свою глупость. Попытка подняться кажется мне слишком тяжёлой, поэтому я лежу, замёрзшая, дрожащая и очень страдающая от необходимости попить.
Дверь в комнату открывается. С того места, где я лежу, я вижу только пару туфель, таких блестящих, что я могу рассмотреть в них своё отражение. Раздаётся громкое цыканье, затем чьи-то руки опускаются на меня и тянут обратно на кровать. Я слышу звук наливаемой жидкости, и мне в руки вкладывают стакан. Я осторожно подношу его к губам, сначала нюхаю. К счастью, это всего лишь вода. Я осторожно отпиваю глоток, затем поднимаю глаза. Мой благодетель — Урсус. Он стоит там, скрестив руки на груди, и наблюдает за мной.
— Итак, — говорит он, — значит, ты выжила.
— Я вампир? — выдыхаю я с равной долей ужаса и облегчения.
Он невесело смеётся.
— Пока нет. Для этого тебе нужно выпить, — он указывает на стакан в моей руке. — И я не имею в виду воду.
— Кровь.
Он кивает.
— Не хочешь ли немного сейчас?
Чёрт возьми, нет. Я качаю головой, но тут же жалею об этом, потому что комната снова начинает кружиться. Урсус поднимает брови, но ничего не говорит.
— Все выжили? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Мы потеряли троих, — на секунду его бесстрастная маска трескается. Я понимаю, что он зол из-за этого, и он поднимается в моих глазах. Я чувствую вспышку сожаления из-за смертей, но подавляю это чувство. Кем бы они ни были, они знали, на что идут. Но я не перестаю надеяться, что нервный Питер Аллен не был одним из них.