Тепло разливается по мне, и я чувствую странное смущение. Полагаю, это неотъемлемая черта британцев — неспособность принять искренний комплимент. Я неловко улыбаюсь ей.
— Я всегда рядом, Никки. Знаешь, если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом.
Она всхлипывает со слезами на глазах.
— Ты лучшая, — затем, прежде чем я успеваю сказать что-нибудь ещё, она взбегает по лестнице и быстро исчезает из виду.
***
Два дня спустя справиться с хрупкостью Никки и растущей слабостью Питера кажется проще простого по сравнению с тем, что мы с Бет собираемся предпринять. Достаточно сложно не заснуть до рассвета; каждый раз, когда я подавляю зевоту, Бет делает то же самое. Ритмичные звуки усталости, издаваемые нами обеими, усиливают напряжение на заднем сиденье одной из машин Семьи Монсеррат, которая была предусмотрительно затонирована.
— Не могу поверить, что позволила тебе уговорить меня на это, — бормочет она.
Я стараюсь говорить непринуждённо.
— Эй, по крайней мере, на этот раз мы делаем это с полного согласия нашего Лорда и Повелителя.
— Ты собираешься рассказать мне, что происходит на самом деле?
— Это было бы нечестно. Во-первых, это конфиденциальная информация, а во-вторых, я не хочу тебя беспокоить.
— Ты понимаешь, что нет ничего более тревожного, чем фраза «я не хочу тебя беспокоить», верно?
— «Я думаю, тебе стоит присесть»? — предлагаю я.
— Ладно, да, это всегда неприятно слышать.
— «Это будет не очень больно»?
— Окей.
— «Наша ядерная установка работает уже целых семь дней без происшествий»?
— Бо?
— Да?
— Заткнись нахрен.
Я широко улыбаюсь.
— Успокойся. Всё, что тебе нужно сделать — это занять их, чтобы я могла добраться до Бэнкрофт.
Бет смотрит в сильно тонированное окно.
— При условии, что мы сначала реально сможем добраться отсюда дотуда.
— Это просто немного солнечного света. И в любом случае, отсюда до двери меньше пяти метров, — я не уверена, кого я пытаюсь успокоить — её или себя. Благодаря невероятным способностям к исцелению, волдыри, которые я получила во время своей безумной самоубийственной попытки увидеть восход солнца, уже зажили. Я до сих пор помню, каково это было — и как пахло — нежиться в солнечных лучах. И это было на рассвете. Сейчас едва перевалило за полдень, а на небе ни облачка.
— Быть вампиром — это не так классно, как все мечтают, — язвительно замечаю я.
— Это всего на пару лет. Потом у нас выработается иммунитет к ультрафиолету.
— Знаешь, ты могла бы завершить процесс. Я бы не возражала, если бы ты выпила.
Бет качает головой.
— Нет. Всё пройдёт легче, если я буду по-прежнему чиста. Однако к вечеру…
Я улыбаюсь ей, хотя улыбка не достигает моих глаз. Несмотря на мои прежние опасения по поводу Бет, мысль о том, что эта яркая, находчивая женщина станет полноценным вампиром, кажется трагичной. Я не могу избавиться от ощущения, что она отказывается от своего будущего. К счастью, если Бет и догадывается, о чём я думаю, то никак это не комментирует, и нас отвлекает покашливание водителя, сидящего впереди.
— Лорд Монсеррат велел мне сказать вам, что вы ещё можете передумать, — говорит он. К сожалению, он не имеет в виду полноценный вампиризм.
Я смотрю на Бет.
— Кто последний, тот поджаренный во фритюре получеловек.
Она подмигивает мне и натягивает защитный капюшон до тех пор, пока он не закрывает лицо. Он сделан из какого-то странного светоотражающего материала. По-видимому, это идеальный материал для ношения в случае, если кто-то когда-нибудь окажется в эпицентре ядерной атаки. Мне вовсе не становится лучше от понимания, что солнце теперь оказывает на меня такое же воздействие, как термоядерное устройство.
Я делаю то же самое, затем пинком открываю дверцу машины и выбегаю наружу, а Бет следует за мной по пятам. Жар ощущается невыносимым, и, хотя я покрыта с головы до ног, мне кажется, что каждый слой кожи опаляется на моём теле, как зефир на костре. Затем мы оказываемся внутри и отходим от больших стеклянных окон — скорее инстинктивно, чем из-за каких-либо остаточных лучей, которые могут просачиваться сквозь них.
Я снимаю капюшон и широко улыбаюсь администратору. Она смотрит на нас с таким ужасом, который обычно приберегает для людей, которые вышли из дома, не успев высушить волосы феном. Я рада, что я с Бет и её пышной причёской.
Бет неторопливо подходит ко мне.
— Анжелика! Дорогая, как дела? — она тянется через стол для двойного воздушного поцелуя.
Анжелика, к которой возвращается её профессионализм, мурлычет: