VIII.
Дельфин поднимает якорь и Мерта покинута.
В течение последовавшей недели дул восточный ветер с берега. Первым судном, поднявшим якорь, была Полярная Звезда. Опять пришли женщины, чтобы проститься с мужьями. Они поднялись на палубы шхун, а их лодки были взяты на буксир. Подняли якоря, паруса надулись и красивые шхуны одна за другой вышли в море, а женщины и мужчины махали им с берега платками и с лоцманской площадки доносилось прощальное ура. Одна за другой проходили шхуны мимо маяка, одна за другою посылали они привет флагом. Целых четыре шхуны одновременно выходили на дальние промыслы в Немецком море у Английских островов. Удивительно было, что столько судов выходило одновременно. Все население острова было на ногах; стояли на скалах и на пристанях; махали платками из окон и дверей; на мостках группами стояли люди, тоже кричавшие ура, а на крыше пасторского дома чистивший трубу трубочист махал шапкой, резко выделяясь на синеве неба.
На палубах шхун было тихо и безмолвно. То и дело какая-нибудь женщина уводила-мужа в рубку, чтобы сказать что-нибудь, не предназначавшееся для посторонних ушей. Некоторые стояли особняком и молча смотрели на колебание волн, точно уже предвкушали тоску предстоявшего им долгого ожидания в одиночестве. Но большая часть женщин имели довольный и спокойный вид, точно они были на торжественном празднике. Им помнилось последнее счастливое плаванье, верилось надеждам на будущее, а те, которым не удавалось подавить в себе опасения, умели, по крайней мере, их не высказывать. Мужья ведь не любили, чтобы они высказывали перед людьми, что чувства старых людей были иногда так же горячи, как и молодых. Может быть, это были стыдливость или чувство приличия, а может быть, смесь того я другого. Во всяком случае проявлению чувств не давалось воли и прощание происходило только в настроении горячего доверия, связывавшего уходивших и остававшихся между собою.
В прощаниях чувствуются невысказываемые слова: "я полагаюсь на тебя, я жду тебя, я думаю о тебе, я тружусь для тебя и для наших." Это чувствуется, когда матери, жены, невесты н сестры, едва шхуны поравняются с маяком, подходят к сыновьям, мужьям, женихам и братьям, чтобы в последний раз пожать им руку. Это происходит у наружных шхер, за которыми начинается открытое море и волны уже слишком велики для лодок. Там происходит прощание. Оно кратко н выражается только рукопожатием да коротким "прощай!" Немного позже все провожающие уже в лодках.
-- Отваливай! -- раздается команда с палубы шхуны и в ту же минуту судно скользит далее в одиночестве, оставляя за собою пенящуюся полосу н возле нее -- качающиеся на волнах маленькие лодки.
Какие они маленькие, эти гребные лодки, полные женщин и детей! Маленькими точками кажутся они на огромной водной площади. И как быстро удаляются шхуны, которые уносят моряков далеко к ожидающему их неведомому! Немного минут проходит, и их лиц уже нельзя разобрать; видны только руки, махающие фуражками и выделяющиеся на морской глади, которая вдали кажется почти белой. Вот и шхуны кажутся уже маленькими на безпредельном море, но как они ни малы, а по-прежнему несут на себе все счастье оставшихся и все еще машущих платками в своих лодках, на тихой воде за шхерами. Скоро лодки кажутся морякам лишь темными черточками на синей воде; но эти крошечные черточки, которые скоро совсем исчезнут, вмещают для удаляющихся целый мир. Для них рыбаки идут теперь в плаванье, чтобы добыть из глубины морской насущный хлеб; для них они из года в год рискуют жизнью, трудятся; для них они вступают в борьбу с морем. Для них и для крошечных светлых домиков, оставшихся на скалистом острове на западе, плывут они вдаль от Швеции. Опять, однако, связь временно порвана. Лодки медленно трогаются в путь обратно к светлым домикам, а паруса шхун белеют уже на горизонте, потом поглощаются далью за волнами.
Когда лодки приблизились к берегу, где так тесно стоят белые, светло-зеленые, серые, красные и лиловые домики и где солнечный блеск переливается на пестрых скалах, а волна колышет между ними прибрежный камыш, -- на одной из лодок послышалось негромкое хоровое пение. Это была однозвучная, грустная песня: в словах ее говорилось о жизни моряка, о его любви, счастье, печалях и опасностях, о его суровой участи и могиле в соленых волнах.
Пой, фа-ле-ра-ля,
Пой, фа-ле-ра-ля!
Там рыбак плетет свою сеть для салаки.
Эти слова не подходили, так как на этом побережье никогда еще не бывало салаки. Но настроение было подходящее и оно точно укачивало в такт с волною. Спокойно и негромко несется пенье по воде; слышны чистые дисканты детей и женские голоса; потом пенье затихает, лодки пристают к берегу, и толпа расходится по тихим домам, в которых несколько дней стоял перед тем шум от спешной работы и веселья.