Девушка шла скоро и Бому было нелегко следовать за нею. Но когда она дошла до. кладбища и остановилась на минуту, Бом хорошо различил ее в полусвете летней ночи и убедился, что это была Мерта. О том, что в ее семействе случилось, Бом, конечно, знал полчаса после того, как это случилось; поэтому ему было ясно, что только что-нибудь совершенно особенное могло побудить Мерту уйти из дому сегодня вечером. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Бом последовал за нею дальше. Когда Мерта остановилась перед скамейкой, на которой сидела мать Альбертина, и невинно заговорила обо всем, что было дома, и о Дельфине, который не вернулся, Филле Бом столь же невинно стоял неподалеку у пристани торговца и разглядывал небосклон. Когда Мерта побежала потом домой, Бом тоже пошел так скоро, как только могли нести его старые ноги, и это было далеко не медленно. Бом был крепок, и, несмотря на его шестьдесят пять лет, никто не мог бы указать в его теле изъяна. Если бы у Мерты не было столько другого на уме, она, наверное, услышала бы его шаги и испугалась.
Но, как мы знаем, она ничего не слышала, и Бом поспел вовремя, чтобы увидеть, как дверь заперлась за прибежавшей домой девушкой.
Тогда Филле Бом остановился среди улицы и долго размышлял, не сходя с места.
Девушка была одна и, сколько он успел разглядеть, ни с кем не имела свидания. Она отправилась к матери Альбертине и оттуда побежала прямо домой, точно у нее горели пятки. Дома, по-видимому, никто ее не ожидал, и вообще, как сказано, она была весь вечер одна.
Нет ничего непонятнее того, что выдумывают девушки, и никогда не доискаться правды, если не принять в расчет любовь.
Это Бом знал, отчасти по собственному опыту, отчасти из беспрестанных наблюдений. Подумав некоторое время, он вспомнил о Дельфине...
Тогда все ему стало ясно. Он щелкнул пальцами и протяжно посвистал.
-- Нильс, -- пробормотал он, -- Хо-хо! Так-то, значит!
После этого он пошел назад, очень довольный, точно с ним самим случилось что-то приятное, и направился прямо домой к своей постели, на которой уже похрапывала его старуха.
Но таким образом случилось, что уже двое знали тайну Мерты, и тайна, как всякий понимает, была теперь в сохранности.
IV.
Нильс
На следующее утро, когда Мерта проснулась, Дельфин уже стоял на якоре и покачивался в просторной гавани, которую кольцом окружали серые шхеры. Паруса были убраны, палуба была пуста, и зеленая мачта плавно колебалась при слабом ветре и тяжелой зыби, оставшихся после бури.
За ночь продолжительный жестокий ветер улегся. Вскоре после полуночи он начал постепенно ослабевать и около двух часов ночи многие мужчины и женщины проснулись в своих постелях от удивительной тишины. Ветер уже не гудел у углов, не врывался на очаги, не выл в трубах и не потрясал оконными рамами. Он точно вдруг закрыл свою огромную пасть, и тишина была такая, что она будила людей, точно знаменовала какую-то опасность. Пробудившиеся рыбаки, точно пьяные от сна, открывали глаза.
-- На море утихло, -- бормотали они.
Затем они вздыхали с облегчением, закрывали глаза и спокойнее спали недолгое время, остававшееся до раннего летнего утра, которое должно было пробудить их для новой дневной работы.
Но все, ожидавшие прибытия Дельфина, пробудившись от тишины, стряхнули с себя сонливость и вышли на прибрежные скалы, чтобы посмотреть на море. Они пришли как раз вовремя: Дельфин, при затихавшем западном ветре, плавно входил в широкую гавань, где зыбь была гораздо тише, чем за шхерами и, сделав поворот, отдал якорь. Вышедшие люди, увидев уже прибывшее судно, как раз успели броситься в лодки и добраться до судна, чтобы приветствовать вернувшихся домой.
Только Мерта, утомленная своим счастием и потрясениями, проспала и затишье, и прибытие Дельфина. Она проснулась не прежде. чем заслышала стук отца в потолок, причем он спрашивал, в уме ли она, и сообщил, что солнце стоит уже высоко.
Вот почему Нильса, по прибытии судна в гавань, приветствовали только его отец и мать. Напрасно он оглядывался, надеясь увидеть смуглое личико с большими темно-синими глазами, окруженное непокорными черными волосами. Почем он мог знать, что Мерту утомило как раз ее большое счастье, и так как он вообще не был самоуверен, он подумал, что Мерта просто забыла его.