Его голос звучал все более уверенно. Он уже не комкал перчатки. Сделав первый шаг, он успокоился и решительно устремился вперед.
Его звали Джаспером Стивенсом. Он работал в частной медицинской лаборатории, финансируемой из фонда Липпинкоттов. Пока он говорил, Мидоуз вспоминал состав семейства Липпинкоттов.
Первый – папаша, Элмер Липпинкотт. Ему уже стукнуло 80, но об этом ему никто не напоминал, поэтому он вел себя, как тридцатилетний. Недавно он женился на молоденькой блондинке. Начинал он простым рабочим на нефтеразработках и впоследствии признавался: «Разбогател я потому, что был самым отъявленным мерзавцем среди всех остальных». Лицом и глазами он походил на ястреба. Пресса любила расписывать его эксцентричность, что не соответствовало действительности. Просто Липпинкотт-старший, величаемый «Первым», всегда делал то, что ему нравилось.
У него было три сына. Старший, тоже Элмер, по прозвищу Лэм, был заправилой в принадлежащей Липпинкоттам промышленности: он распоряжался заводами по производству автомобилей, телевизоров и сборных домиков.
Второй, Рендл, ведал семейными финансами. К его епархии относились банки, инвестиционные фонды, брокерские конторы и зарубежные инвестиции.
Третий сын, Дуглас, стал дипломатом. Он вводился в действие, когда правительство обсуждало налоговые послабления, платежные балансы и способы интенсификации торговли. Он вел переговоры с главами других государств, когда Липпинкоттам хотелось приняться за эксплуатацию нового нефтяного месторождения или построить очередное автосборочное предприятие.
Мидоуз неожиданно для себя вспомнил о них очень многое. Месяц назад, сидя в парикмахерской, он прочитал о них статью в журнале без обложки. Рядом со статьей красовалась фотография всего семейства. Элмер Первый сидел, рядом с ним стояла его новая белокурая супруга. С другой стороны кресла стояли все трое сыновей. Мидоуз удивился, как мало они напоминают отца. В их облике не было папашиного металла, папашиной суровости, они выглядели мягкими, упитанными. Мидоуз подумал тогда: хорошо, что не они, а их отец был рабочим на прииске, потому что у них не получилось бы такого рывка. Только у младшего, Дугласа, было подобие волевого подбородка.
У Джаспера Стивенса ушло на рассказ добрых два часа, настолько он пересыпал речь специальными словечками; Мидоуз все время заставлял его возвращаться назад, чтобы лучше во всем разобраться и подловить Стивенса на лжи. Однако рассказ получился связным. Мидоуз помимо воли поверил Стивенсу.
– Почему вы пришли ко мне? – спросил он.
– Потому что имеющиеся у меня сведения стоят немалых денег, – с улыбкой ответил Стивенс, – но я понятия не имею, как за это взяться.
Мидоуз расхохотался, заставив посетителя вздрогнуть.
– Какие это сведения? Так, несколько фактиков, имен, догадок. Где доказательства? Где показания? Любой способен опровергнуть ваши домыслы, просто заклеймив вас как лжеца.
Стивенс снова принялся теребить перчатки.
– Но вы-то мне верите? – Ему, видимо, было очень важно, чтобы поверили.
– Верю, – ответил Мидоуз, немного поразмыслив. – Хотя не знаю почему.
Наступил самый ответственный момент: у Джаспера Стивенса не оказалось денег, чтобы заплатить Заку Мидоузу. Сделка была заключена без промедления: все, что им удастся вытянуть из Липпинкоттов, подлежало дележу пополам. Стивенс угрюмо кивнул, видимо он рассчитывал на большее.
После его ухода Мидоуз долго сидел в кресле. Он старался не прикасаться к кое-как заклеенным порезам на обивке этого кресла, которое он притащил как-то ночью с улицы в свою пропахшую крысами контору на 26-й стрит. Устав от мыслей, он решил не тратиться на букмекера, а самому отправиться в Бельмонт. Жокеи с итальянскими именами пришли последними.
Использовав все до последнего ключи в связке для преодоления замков, задвижек и прочих охранных приспособлений, Мидоуз проник в квартиру Флосси и застал ее в лежачем положении. Флосси грызла шоколад и смотрела телевизор.
Он встречался с Флосси уже пять лет, ночевал чаще всего у нее и считал ее единственным в целом свете человеком, которому он мог доверять. Несмотря на это, у нее не было ключа от его квартиры в Нижнем Манхэттене, а у него – намерения вручить ей этот ключ.
Когда он преодолел последнюю преграду, призванную останавливать грабителей, она удостоила его небрежным взглядом. На ней был видавший виды розовый халатик, на просторном животе лежали крошки от огромной плитки шоколада, в которую она усердно вгрызалась, крашеные волосы были всклокочены.
– Величайший в мире сыщик! – приветствовала она его.
Мидоуз тщательно запер все запоры, после чего сообщил: