Но нет, она поступила по-другому. Она оказалась такой умницей, что пошла на правительственную службу. Вот вам и головная боль. Головной болью был Римо, а также Чиун и Смит. Да, не забыть родного братца по имени Луций. Этот доставлял ей не, боль в голове, а настоящее жжение на полметра ниже.
Стоило ей открыть глаза, как головная боль стала нестерпимой. Ей казалось, что в основание затылка ее укусил гигантский слепень. Она попробовала дотронуться до места укуса правой рукой и потерпела неудачу. Скосив глаза, она убедилась, что ее правая рука привязана к кровати. Так же обстояло дело с левой рукой и с остальным телом. Она лежала на больничной койке, перехваченная широкими толстыми брезентовыми полосами, препятствовавшими какому-либо шевелению. Она мигом все вспомнила: струя в лицо при попытке к бегству!
В противоположном углу сидела доктор Елена Гладстоун. Она говорила по телефону. Увидев, что Руби очнулась, она широко улыбнулась и направилась к пленнице. Помещение было ярко освещено лампами дневного света, вмонтированными в потолок. Недавно Руби уже видела подобные светильники, вот только где? Вспомнив, она содрогнулась: в городском морге!
— Как самочувствие, мисс Гонзалес?
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Я многое о вас знаю: имя, место службы, род занятий. Я знаю также, кто такие азиат и американец, не дающие мне покоя. Мне известны ваши подозрения относительно трагических событий в семье Липпинкотта и гибели мистера Мидоуза.
— Вы накачали меня наркотиками! — Это был не вопрос, а констатация неприятного факта.
— Да, дорогая. Теперь скажите, как вам нравится умереть?
— Одно из двух: либо не слишком, либо вообще не нравится.
— И то, и другое неприемлемо, — сообщила доктор Гладстоун. — Придется поискать что-нибудь получше.
— Не торопитесь. Я ведь не спешу.
Кошачьи глаза Руби успели оглядеть всю комнату. Вдоль стен стояли клетки с крысами и хомяками. На столике поблескивал скальпель. Она подумала, что у нее остались кое-какие шансы.
— Да, вы знаете обо мне все, — сказала Руби. — На меня произвела сильное впечатление обстановка в лаборатории, вот только я никак не могу взять в толк, чем вы тут занимаетесь.
— Ничего удивительного, — ответила доктор Гладстоун, — Это мало кому по зубам.
Ее не подловить, как ребенка. Что ж, попробуем сыграть на тщеславии.
— Ваши достижения по части пептидов — настоящий прорыв в науке, — сказала Руби.
Доктор Гладстоун приподняла брови.
— Пептиды? А вы начитаны!
Руби проигнорировала снисходительный тон.
— Одного не пойму: как вам удается, синтезировав вещества, присущие одному виду, заставить их воздействовать на совершенно другой вид.
В глазах рыжеволосой ученой загорелся интерес.
— Я их не синтезирую. В ход идут натуральные вещества. Путем синтеза получено только одно соединение, благодаря которому все и заработало. Помните, при трансплантации органов требуются медикаменты, предотвращающие отторжение органов из чужого организма?
— Помню, — сказала Руби.
— Я получила методом синтеза базовые компоненты, предотвращающие отторжение, и сумела связать их с пептидными. Благодаря этому я могу перемещать вещества от одного вида к другому со стопроцентной эффективностью.
— Невероятно! — воскликнула Руби. — Меня покорило также разнообразие программируемых вами реакций. Я еще понимаю, как можно заставить животное бояться темноты, воды. Но азиатов?! Одежды, любых ограничений?
— Тут нет никакого чуда. Простое расширение примитивного поведенческого рефлекса. Поручите истязание животных ассистенту-азиату. Причиняйте боль в окружении желтых предметов. Нужная реакция не заставит себя ждать. С одеждой еще проще: сочетание покрова с электрошоком, использование различных типов тканей. Крысы обучаются быстро. Любая ткань ассоциируется с болезненным ударом током; рефлекс продуцирует в мозге пептидные вещества, способные и человеку внушить страх точно к тем же раздражителям.
— Так было с Рендлом Липпинкоттом?
— Именно так. В следующую секунду глаза доктора Гладстоун сузились: она вспомнила, что привязанная к больничной койке женщина остается ее врагом.
— Но зачем? Почему Липпинкотты?
— Потому что мы собираемся покончить со всей семейкой. Тогда все их состояние станет нашим.
— Вам могут помешать их наследники, — возразила Руби.
— Это мы еще поглядим! А теперь, дорогая, если вечер вопросов и ответов окончен, настало время решить, как поступить с вами.
Зазвонил телефон. Взяв трубку и выслушав сообщение, доктор Гладстоун сказала:
— Иду. Вот и ваши друзья, — бросила она, обращаясь к Руби. — Римо с Чиуном. Сперва прогоню их, а потом займусь вами.
— Не возражаю подождать, — ответила Руби.
— Между прочим, если у вас появится желание вопить, валяйте, не стесняйтесь. Дело в том, что вы находитесь в подвале глубиной десять футов, так что ни вашего призыва о помощи, ни предсмертного вопля все равно никто не услышит.
Докторша вышла. Руби перевела дух. Какая злобная особа! Не теряя ни минуты, она принялась отчаянно елозить спиной по койке, надеясь, что колесики койки не зафиксированы. Догадка подтвердилась: койка пришла в движение и оказалась на пару дюймов ближе к столику, на котором Руби увидела вожделенный скальпель.
Оставался пустяк: 10 футов минус два дюйма. Руби не грозила праздность.
Елена Гладстоун вошла в свой главный кабинет, заставленный книгами, машинально улыбаясь. Римо и Чиун сидели у стола.
— Здравствуйте, я — доктор Гладстоун, — приветствовала она посетителей. — Насколько я понимаю, вас прислал мистер Элмер Липпинкотт-старший.
— Совершенно верно, — ответил Римо. — Моя фамилия Уильямс. А это — Чиун.
— Можете называть меня «Мастер», — предложил Чиун.
— Рада с вами познакомиться, — сказала она и, проходя мимо Римо, намеренно задела его. От нее исходил сильный аромат, показавшийся Римо знакомым. — Чем могу быть полезна? — осведомилась она, усаживаясь.
— Сперва умирает Лэм Липпинкотт, потом — Рендл, — начал Римо. — Мы подумали, что вы сумеете объяснить нам, почему они так странно себя вели. Мистер Липпинкотт сказал, что вы — семейный врач.
— Это так. Но я не знаю, что с ними произошло. Оба не жаловались на здоровье, хотя и вели малоподвижную жизнь. Насколько я знаю, у обоих не было сильных эмоциональных переживаний. К наркотикам и другим медикаментам они не прибегали. Просто не знаю, в чем дело.
— Рендл Липпинкотт боялся одежды, — сказал Римо. — Он не выносил даже прикосновения одежды к своему телу.
— Вот этого я и не понимаю! — посетовала Елена. — Ни разу за все эти годы не слыхала о такой иррациональной фобии.
— Вы могли бы ему помочь? — спросил Римо.
— Не знаю. Возможно... По крайней мере, попыталась бы. Но когда он заболел, ко мне не обратились.
— В чем состоит ваша работа здесь?
— Сохранение жизни. Мы пытаемся обнаружить болезнь еще до того, как она проявится. Проводим осмотры с целью профилактики тяжелых заболеваний. Скажем, если у человека падает тонус спинных мышц — а у нас есть способ его точного измерения, — мы прописываем комплекс упражнений, которые предотвратят проблему, не дав ей возникнуть.
— Большая клиника, если ограничиваться только немощными спинами, — заметил Римо.
Елена Гладстоун встретила эти слова улыбкой. Обычно ее широкая улыбка срабатывала безошибочно, рождая у мужчин желание сделать ей приятное. Однако на Римо Уильямса она никак не подействовала, разве что заставила прищуриться, отчего его глаза, и без того похожие на бездонные омуты, сделались еще загадочнее. Она решила, что в нем тоже есть что-то восточное, и заподозрила, что он состоит в родстве со стариком-азиатом, который, сидя у ее стола, внимательно изучал заточенные карандаши.
— Почему только спинами? — возразила она. — Мы занимаемся всеми болезнями: сердцем, кровяным давлением, недостатком химических элементов в организме, сосудистыми заболеваниями.