Его молодая жена, Лейз, заметила перстень только за вечерним ужином. Кэрал рассказал ей о странном подарке, и они вдвоем подивились этому.
Этой же ночью Кэрал видел кошмарный сон. Ему чудилось, будто из белизны камня на перстне, который он положил на прикроватную тумбочку перед тем как лечь в постель на него смотрят чьи-то глаза. Во сне он видел горы, погруженные в предутреннюю мглу дождя и тьму ночи, дремучий лес и черные тотемные столбы. Из этой темноты к нему тянула руки обнаженная красавица с длинными черными волосами и глазами, каких княжичу еще не доводилось видеть. Ее глаза были лиловые, и в темноте ночи они словно бы сияли колдовским огнем. Она ничего не говорила ему, но Кэрал чувствовал, что она желает и зовет его к себе так истово и страстно, что это желание нельзя было передать никакими словами.
Этот же сон княжич видел и последующие две ночи. Он чувствовал, что с ним что-то происходит, но никак не мог понять что именно. Таинственный образ этой женщины страшил его и возбуждал одновременно. Кэралу чудилось, будто из белого камня перстня за ним и впрямь кто-то наблюдает, и более того, теперь пристальный взгляд ему мерещился от каждой светлой поверхности, заставляя пугаться любого солнечного блика, отражения и света.
Вчера днем Кэрал почувствовал как неведомая сила тянет его, и что ему нужно собираться в дорогу и двигаться на север луговин Церхега. Княжич понимал, что ему там нечего делать, но его преследовало жуткое чувство человека, который словно бы опаздывает куда-то, над ним довлело постоянное волнение, которое то спадало, то вновь накатывало.
Перстень Кэрал уже не снимал. Сейчас он прекрасно понимал, что причина этих перемен таится именно в этом подарке, но сила, которую источало это украшение, уже подчинила себе какую-то часть княжича. Кэрал не мог заставить себя снять его, и его язык не подчинялся ему, когда отчаявшийся княжич пытался позвать на помощь. Он был очень напуган, и мысли, которые приходили в его голову в эти часы пугали его еще больше: он думал о том, чтобы отрубить палец и прекратить эти мучения, хотя понимал, что уже поздно. Невидимое чудовище, цепко запустившее свою лапу в его сознание, ни за что не позволит Кэралу сделать подобное. Лейз и слуги смотрели на него, как на помешанного и сам Кэрал думал, что они не так уж далеки от истины.
Сегодня утром Лейз спросила, как его самочувствие, и не терзает ли его что-то? «Да!» хотел было крикнуть княжич, но с его губ сорвалось тихое «нет». Жена, зная о дурном нраве молодого мужа, не стала докучать и уговаривать его. В ее взгляде Кэрал увидел страх и она, похоже, увидела все то, что творилось у него в душе в тот момент. Но она промолчала и надежды Кэрала на то, что она хотя бы вызовет доктора, не подтвердились. Хотя любой врач навряд ли здесь смог бы помочь.
«Я схожу с ума».
Он понял это почти сразу, едва эти странные перемены затронули его сущность. Кэрал был напуган и заворожен этим процессом. Он наблюдал за его течением, испытывая его на собственной шкуре. Сопротивляться он не мог с самого начала. То, что завладело его разумом, успешно пересекало все попытки вырваться из этих объятий. Тело и разум Кэрала уже принадлежали этой темной сущности, теперь испытывая на прочность волю княжича. Это было единственное что он мог противопоставить этому натиску с самого начала — свою силу воли, и только вступив в эту борьбу, он понял, что ее слишком мало. Кэрал испытывал страх, решив, что будет держаться до последнего. Он не знал что произойдет, если он перестанет бороться и сдастся невидимой твари, прыгнувшей в его душу через проклятый серебряный перстень с белым камнем.
Кэрал опустил голову, чувствуя, как сдается. Терпеть больше не было сил. Он чувствовал, что сумасшествие действительно скоро настигнет его, и мысль об этом заставила шевельнуться в его разуме надежду на спасение.
«Быть может, так и было задумано? Мне нужно поддаться и выполнить то, что велит перстень, и тогда безумие отступит?»
Кэрал поднялся со своего места, и скрип ножек отодвигаемого кресла по деревянному полу заставил его вздрогнуть. Этот звук показался ему созвучным тому, который издает лезвие, которое рассекает плоть и царапает кость.
Он повернул голову в сторону окна, о стекло которого звучно стучали крупные капли. Большой особняк был погружен в тихий усыпляющий шум, который издавали тысячи и тысячи капель, срывающиеся с небес и стучащие по крыше, стекающие по старым стенам и водостокам, по стеклу и древним барельефам. Уже стемнело, и усиливающийся с каждым часом дождь превратит его путешествие в самое настоящее испытание.
«Ну и пусть. Я должен, должен отправиться на север…»
Кэрал почувствовал, что только думая об этом он ощущает себя несколько лучше, и криво улыбнулся.
Что ж, да будет так, он отправится туда. Три дня назад он надел перстень и его судьба с этого момента претерпела такие изменения, что ему было страшно подумать о последствиях. Путь в эту неизвестность полную тьмы обернется для него мучительной гибелью, Кэрал осознавал это. Он полагал, что это проклятье уже поставило несмываемое клеймо смерти на его душу. Собиратель в этот миг указывал своим костлявым пальцем на него с небес, но когда он отправится в путь за душой княжича, было неизвестно.
«Не спеши, Собиратель. Смилуйся на до мной. Позволь мне раскрыть эту тайну, а после чего выполни то, для чего ты существуешь на этом свете».
Княжич приблизился к шкафу, в котором хранились его одежды. Он редко когда одевал что-либо другое кроме своего повседневного темно-синего камзола, но сегодня, когда он отправится в свой последний путь, ему стоило одеться получше. Кэрал неторопливо переоделся в походный костюм, состоящий из темно-синих штанов и куртки, на полах и высоком воротнике-стойке которой стояли круглые белые нанограммы с изображением пятиглавого змея, высоких сапог с бронированными вставками и со шпорами, широкими наплечниками, которые легли на его плечи, увеличив их ширину в два раза. После этого княжич надел длинные черные перчатки с широкими рукавами-раструбами, на тыльных сторонах которых так же стояли белые нанограммы-гербы. Темно-синий, черный и белый — цвета семейства Тотисов, а пятиглавая тварь всего лишь мифический зверь, который занял место на родовом гербе фамилии княжича — насколько знал Кэрал свою родословную — более семисот лет назад. Повязав шейный бант-галстук кремового цвета, накинув и застегнув на груди черный походный плащ с белой оторочкой, Кэрал окинул безразличным взором свой кабинет и медленно вышел прочь.
Доставшийся ему по наследству большой дом был погружен в сумрак. Кэрал хорошо знал его убранство и расположение комнат, и темнота ничуть не смущала его. Ему хватало и серого света, льющегося снаружи через окна в коридоры и залы. Кое-где встречались лампы, и Кэрал старался миновать их как можно быстрее, чтобы не задерживаться на этом ярком свету, который казался режущим глаза после нескольких часов, проведенных в мягком полумраке. Особняк был погружен в тишину. Слуги готовились ко сну, и Лейз скорее всего уже спала. Это было хорошо. Княжичу не хотелось бы повстречать ее сейчас, и уж тем более перед тем, как он уже будет готов отбыть в дорогу. Стараясь шагать тихо, он добрался до ванной комнаты, где ему пришлось зажечь приглушенный свет. Качнувшись, Кэрал встал перед раковиной, взглянув на собственное отражение с опаской и недоверием.
К своим тридцати двум годам княжич выглядел прекрасно. Он был высок и статен, многие женщины находили его необычайно привлекательным, если бы не его извечная мрачность. Кэрал внимательно смотрел на свое отражение как если бы видел себя в первый раз, и не находил в нем ничего подозрительного. Все изменения, которые происходили с ним в последние дни, затронули лишь его душу, не тронув внешность.
Все то же узкое испитое лицо с ярко выраженными скулами и острым подбородком, прямым носом и глубокими глазами болотного цвета, в которых всегда таилась некоторая угрюмость и загнанность, тоскливая злоба и равнодушие ко всему, на что он смотрел. Прямые волосы, достигающие плеч, тонкие и черные, словно нити, обрамляли его лицо, лишь подчеркивая его общий образ человека, ум которого почти всегда был полон темных мыслей. Кэрал долго смотрел в собственные глаза, пытаясь понять, в чем подвох. Но они остались прежними. Грядущее безумие не проглядывало в них, как бы долго он не смотрел, как бы близко не приближал свое лицо к зеркальной поверхности.