Затем, шесть дней спустя, около семи часов утра сильнейший взрыв потряс Найтсбридж,[23] и весь эдвардианский фасад здания банка «Манчестер коттон» с его карнизами, горгульями, бойницами, башенками и прочими финтифлюшками обрушился на мостовую, полностью перекрыв движение. Прохожих в этот час, к счастью, не оказалось, на месте происшествия нашли лишь старика водопроводчика со сморщенным лицом, выхаркивавшего в клубах пыли легкие. Сначала полиция приняла Гарри за невинно пострадавшего человека, случайно оказавшегося на месте катастрофы, но у одного из констеблей вызвали подозрения три канистры, висевшие на обмотанной вокруг талии старика веревке.
— Зачем они вам? — спросил констебль, но Гарри все еще бился в тисках сильнейшего кашля и членораздельно ответить не мог.
— Как по-твоему, Билл, что это у него такое? — спросил констебль у коллеги и услышал в ответ:
— На мой взгляд, канистры с горючей смесью. — После чего полицейские переглянулись, затем пристально посмотрели на старика и все поняли.
В участке Гарри быстро опознали, поэтому разрешили присесть, и теперь он сидел, завернувшись в одеяла, потягивая сладкий горячий чай, и отвечал на вопросы примчавшегося из Скотленд-Ярда Пьютри, решившего, что акт столь невероятного вандализма обязательно должен иметь либо политическую, либо расовую подоплеку, ибо чем же еще объяснить его размах, неистовство и явное отсутствие профессионализма в исполнении?
— Но почему вы взялись именно за «Манчестер коттон», Гарри? Почему? Вы, случайно, не спутали его с каким-нибудь другим зданием?
— Спутал? Как бы не так, — сплюнул Гарри. — Я знал, что делал.
Пьютри переменил тон: — Вы работали без помощников, старина?
— Я всегда работаю только один.
— Что так оно всегда и было, я знаю, но человек ваших лет не станет, черт возьми, обрушивать фасад банка просто так — ни с того ни с сего. Кто еще работал с вами, Гарри?
— Никто! — сверкнул глазами Гарри.
— Тогда скажите, сколько вам заплатили? И кто?
— Я сам собирался себе заплатить тем, что оттуда вынесу.
Пьютри поднялся со стула.
— Не заставляйте меня тратить зря время, Гарри. Я человек занятой.
— Я тоже был занятой, пока меня не сволокли сюда.
Сыщик наклонился к Гарри, придвинул лицо к самому его носу и испробовал очень мягкий, очень деликатный подход: — Здесь замешана политика?
— Чего?
— Кто вам заплатил? Арабы? Или ирландцы?
— Да нет же. Зато вот ему теперь будет что рассказать.
— Кому, Гарри? Кому?
Гарри крепко сжал челюсти, даже губы исчезли. Он молчал.
Пьютри вздохнул.
— Вам теперь легко не отделаться, мой мальчик, Гарри. Вам семьдесят шесть лет. Это ваш двадцать девятый арест. И если раньше суд всегда проявлял к вам снисхождение — именно потому, что вы работали в одиночку, то теперь вы выступаете как участник шайки, причем, извините меня, самый глупый ее участник, который берет все на себя, в то время как остальные продолжают гулять на воле. Нет, теперь от суда снисхождения не ждите. К тому же на этот раз вы попались не на мелочи, не на каких-нибудь серебряных подсвечниках. Вы уничтожили черт знает на сколько миллионов частной собственности, так что я не удивлюсь, если…
Пьютри запнулся, ибо в глазах Гарри вдруг вспыхнул огонек, зажженный сознанием исполненного долга, в них так и светились уничтоженные им миллионы, и в сердце Пьютри закралось подозрение, что старик действительно работал один.
— Ну хорошо, — сказал он устало. — Допустим, у вас не было соучастников.
— Так-то оно лучше. Больше похоже на правду, — сказал Гарри.
— Почему вы маскировались под водопроводчика?
— Под кого же мне еще маскироваться?
— Почему вы не пошли на дело в своей обычной одежде?
— Меня слишком хорошо знают, нельзя было рисковать. И вообще, когда у них идут брать банк, почти всегда переодеваются водопроводчиками.
— Где это «у них»?
— В Дикси.[24]
— В Дикси медвежатники обычно переодеваются водопроводчиками, когда идут на дело, вы это хотите сказать?