— Играйте в свои оленьи игры с кем-нибудь другим, мальчики.
— Дерьмо, — говорит Ролондо, растягивая слова. — Ты, должно быть действительно переживаешь, если даже я не могу выбесить тебя.
Я слышу, как в дальнем конце лофта мисс Куппер говорит Джейку, что он проделал отличную работу. А это значит, что Джеймс придет за мной в любую секунду. Мое сердце начинает колотиться, и я провожу холодной рукой по разгоряченному лицу.
— Мне не по себе, ясно? – говорю я. — И мне действительно наплевать, что это говорит обо мне.
Повисает тишина. У Декса и Ролондо мрачные лица.
— Чувак, — наконец говорит Декс. — Если ты не хочешь этого делать, не делай. Скажи «нет».
Я бросаю взгляд на перегородку и переношу вес на другую ногу, желание развернуться и убежать ползет вверх по моим бедрам.
— Команда согласилась, значит и я согласен.
— Вудсон не участвует, — указывает Ролондо. — Он под каблуком у своей жены.
— Вудсон — кикер( Кикер или Плейскикер (англ. Kicker и англ. Placekicker, K) — позиция игрока в американском футболе. ). Я — квотербек. Я скажу «нет», и болельщики разочаруются. Кроме того, я уже дал обещание. Отступать было бы неправильно.
Все равно уже слишком поздно. Джеймс выходит из-за перегородки.
— Мистер Мэннус, — говорит он, уже по-деловому. — Давайте подготовим вас.
— Отлично, — бормочу я.
Я следую за ним в раздевалку, и он жестом указывает на стол, покрытый кусками ткани от бледно-бежевого до темно-коричневого цвета.
— Если вам так будет удобнее, можете надеть вот это.
Я хмуро смотрю на ткань.
— Это?
Джеймс берет светло-коричневую ткань и показывает мне.
К моему гребаному ужасу, это стринги. Мужские стринги.
— О, черт возьми, нет.
— Почему вы все говорите одно и то же?
— Угадай с двух раз. — Я даже представить себе не могу, какое дерьмо парни вывалят на любого бедолагу, пойманного одетым в этот кошмар.
— Мы заретушируем их, — уверяет он, его губы подергиваются.
— Ты думаешь, именно поэтому я возражаю? — я смотрю на стринги в его руке.
Он отбрасывает их обратно к остальным.
— Честно говоря, я на твоей стороне. Однажды пробовал примерить, и не знаю, как женщины это выдерживают. Это худшее ощущение в мире.
Он смотрит на стринги, затем снова на меня.
— С другой стороны, задница в них выглядит великолепно.
Я не совсем понимаю, заигрывает ли он со мной, но что-то в его глазах говорит мне, что он не будет против, если я стану его личной моделью. Это не первый раз, когда парень пытается флиртовать со мной. И вероятно, не последний. Спортсмены и секс всегда идут рука об руку.
— Моей задницы в них не будет, — говорю я, пожимая плечами.
Он криво улыбается мне.
— Тогда ладно, там есть халаты или полотенца, которые ты можешь использовать после того, как разденешься. Когда будешь готов, просто выходи в студию.
Он оставляет меня раздеваться. Тишина в маленьком пространстве давит. Раздается смех ребят, но он лишь увеличивает расстояние между ними и мной. Я стягиваю с себя рубашку и пытаюсь избавиться от ощущения, что меня выставляют напоказ.
Все это чушь собачья. Ролондо прав, у меня никогда не было проблем с тем, чтобы люди видели меня в чем мать родила. Я горжусь своим телом. Я усердно работал, чтобы усовершенствовать его, и оно усердно работает для меня. Но сейчас я не прошу его выполнить какую-то задачу, сейчас я должен выставить его на всеобщее обозрение.
Год назад меня бы это вполне устроило. Черт, я бы, наверное, прихорашивался, как гребаный петух на прогулке. Слава и обожание могут поглотить человека целиком, если это все, о чем ты думаешь. Пока не убедишься, что все это чушь собачья.
Забавно, как личная трагедия может сорвать завесу так быстро, что закружится голова. Я больше не слеп к этой ерунде, и, честно говоря, часть меня предпочла бы сохранить свое невежество. Потому что теперь я чувствую себя опустошенным, и зияющее пространство внутри меня продолжает расти.
— Господи, — бормочу я себе под нос. — Просто заткнись и делай свою работу.
Я расстегиваю пуговицу на джинсах и говорю себе, что все это не имеет значения. Затем появляется Джеймс, чтобы намазать меня маслом «чтобы камера могла запечатлеть каждую выпуклость и изгиб».
Я на самом деле ненавижу этот день.
ЕСТЬ ТАКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ: КАМЕРА НИКОГДА НЕ ЛЖЕТ.
Фотографы знают, что это неправда. Камера и, соответственно, фотография — врут все время. Мы заставляем их обманывать посредством манипуляций. То, что выглядит одним в реальной жизни, на фотографии может выглядеть совершенно по-другому. Свет и тень, отрицательное пространство и углы, множество вещей могут повлиять на результат.
Камера меняет понятие красоты. Совершенно обычные люди вдруг оживают перед камерой. Есть что-то в том, как свет падает на них, и внезапно они становятся совершенно прекрасными. Угловатые линии изможденного лица могут быть удивительными, а лица невероятной красоты выглядеть странно плоскими.
Это моя работа — найти историю в лице, в теле.
Я напоминаю себе об этом, когда Джеймс ведет угрюмого Финна Мэннуса в студию.
Из-под ресниц я наблюдаю за движением Мэннуса. Без сомнения этот парень хорошо сложен. Очень хорошо. Идеально пропорциональные решительные черты лица: прямой нос с высокой переносицей, четкая линия подбородка и скульптурно-вылепленные губы.
Этот рот. Именно такой рот заставляет тебя думать о поцелуях. Ленивых, томных, глубоких поцелуях. Безумных, языко-трахательных поцелуях.
Этот рот нервирует меня до чертиков; кривится, как будто вот-вот самодовольно улыбнется или скажет что-то язвительное. За исключением этого момента.
Сейчас его губы так плотно сжаты, что почти исчезли. Он смотрит в мою сторону, и наши взгляды сталкиваются. То, как бьется в ответ мое сердце, совершенно выбивает меня из колеи. Я не хочу так реагировать. Этот парень придурок. Я не должна задыхаться, когда смотрю в эти чертовы глаза.
Я могу говорить себе, что это потому, что у Мэннуса просто красивые глаза. Они такие и есть. Глубоко посаженные, поразительно небесно-голубые глаза, обрамленные длинными темными ресницами. Цвет настолько интенсивный, что это кажется почти нереальным.
Но я и раньше видела красивые глаза.
Нет, здесь что-то другое. Что-то в том, как он фокусируется на человеке. Сила, скрывающаяся в его взгляде, огромна. Учитывая, что, когда он открывает рот, все его самодовольное поддразнивание и легкое очарование противоречат прямому, серьезному взгляду.
Я отвожу взгляд первой. На мой вкус, он слишком красив. Мне нравится необычность. Лица с причудливыми чертами. Глянцевое совершенство меня не интересует. Но я должна найти что-то в лице Финна Мэннуса, что расскажет его историю.
Или, может быть, я просто сосредоточусь на его теле.
Его кожа блестит, намазанная детским маслом, чтобы поймать свет. Белое полотенце, низко обернуто вокруг стройных бедер и оставляет большую часть впечатляющего тела выставленным напоказ.
Мэннус не обладает супер-худощавым телосложением модели. Его тело рельефное и состоит из жестких, грубых линий, точеное и твердое в одних местах, с хорошо развитой мускулатурой в других.
Ростом выше метр девяносто, он возвышается надо мной и Джеймсом, его плечи достаточно широки, чтобы заслонить Солнце.
Мышцы груди подрагивают, словно требуя моего внимания, и они определенно его получают. В отличие от большинства моделей, с которыми я работаю, у него есть немного волос на груди и прессе. После того, как я видела столько гладких грудей в своей профессии, мне кажется почти незаконным смотреть на него, как будто он каким-то образом более обнажен. У меня руки чешутся скользнуть по его торсу, чтобы почувствовать его на ощупь.
Даю себе мысленную пощечину, я должна быть беспристрастна. Рассматривай его как объект искусства — так же, как и любого другого клиента, шлюшка.
Я замечаю татуировку у него на правом боку, но он смотрит прямо на меня, и ракурс не позволяет мне полностью рассмотреть рисунок. Его правый локоть оцарапан, а на предплечье несколько синяков.
Он проходит дальше в комнату жесткой скованной походкой. Судя по хмурому выражению его лица, я думаю, причина не в боли, а в том, что он не хочет быть здесь. Но кто знает?