Через несколько дней от него пришло письмо, в котором он писал, что, несмотря на все его заботы, Мальта убежала от него.
Услыхав это, господин Морис сказал:
— Мальта идет домой; кошки необыкновенно сметливы. Но она очень устанет. Поедем к ней навстречу.
Вилли уехал с почтовой каретой; господин Морис велел нанять экипаж, и мы, — то есть он, Лора и я, — той же дорогой выехали навстречу нашей пропавшей кошке.
Мы ехали тихо. Время от времени Лора свистала в свой свисток и звала: «Мальта, Мальта!» Я громко лаял. Мы ехали несколько часов безуспешно. Пообедав в придорожной гостинце, мы пустились дальше. Проезжая прямой дорогой в одном лесочке, я вдруг увидал впереди бегущее к нам навстречу маленькое темно-серое существо. Это была Мальта. Я радостно залаял, но она меня не узнала и бросилась в кусты.
Я побежал за нею, оглашая воздух неистовым лаем, между тем как Лора громко свистала в свисток. Вскоре из-за листвы выглянула маленькая круглая головка. Мальта узнала нас и прыгнула в экипаж, прямо к Лоре на руки.
Как она была рада! Она мурлыкала, лизала руки Лоры, потом поела взятой для нее пищи и крепко заснула. Она очень исхудала и в первые дни по возвращении домой спала большую часть времени.
Раз как-то в доме и в саду не было никого. Я увидал, что Мальта осторожно пробирается к конюшне. Вскоре она вышла оттуда, ведя за собой жалкую, заморенную кошку с больными глазами, которую, как видно, бросили, уезжая, господа из соседнего дома. Мальта привела ее на то место в саду, где росла кошачья трава: Лора, зная пристрастие кошек к этой траве, всегда сеяла ее для Мальты.
Обе кошки покатались по траве и вернулись в конюшню.
После этого брошенная кошка прижилась в нашей конюшне и скоро совсем поправилась.
Глава XII
СО МНОЙ СЛУЧАЕТСЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Вот что случилось в первую зиму моего пребывания у Морисов, за неделю до Рождества. Погода стояла морозная; снегу выпало мало, зато лед был отличный для катанья на коньках. Наши мальчики каждый день ходили кататься на маленькое озеро недалеко за городом… Мы с Джимом часто сопровождали их и очень веселились, бегая по скользкому льду.
Раз, в субботу вечером, мы вернулись все домой довольно промерзшие, потому что на дворе дул резкий, холодный ветер. Приятно было войти в переднюю, где пылал славный огонек в камине. Мне стало жаль Джима, которому не полагалось сидеть в доме, но он мне сказал, что ничуть сам о том не горюет, так как у него прекрасная большая конура, чистая, с хорошей подстилкой.
Мальчики снесли ему туда большую миску молока и теплого мяса. Поужинав, Джим улегся и скоро заснул. Он очень любил свою просторную конуру, где можно было ночью встать, хорошенько потянуться и выбрать новое удобное положение для сна. Конура Джима была сделана на возвышении, а не прямо на земле. Внутри были устроены полати, крытые меховым пологом от саней. Здесь Джим спал в большие холода.
В тот вечер, о котором я начал рассказывать, на меня напал такой голод, что я едва мог дождаться, пока Лора пила чай. Госпожа Морис, зная, что мальчики проголодались, велела изжарить им к ужину бифштекс с картофелем. От вкусного запаха мне еще более хотелось есть, но я знал, что говядины мне не удастся отведать. Даже если бы мальчики не съели весь свой ужин сами, нам, собакам, не дали бы оставшегося от них. Госпожа Морис была очень бережливая хозяйка и определяла, кому что следует. Марья, кухарка, стряпала для нас прекрасную похлебку, но из мяса похуже сортом. Кроме того, Лора настаивала на том, чтобы нам давали поменьше мясного, говоря, что комнатные собаки болеют от слишком сытной пищи. Днем и в ужин мы получали хлеб с молоком или похлебку из собачьих сухарей.
Я всегда ел очень шумно. Обрезанные уши были, верно, причиной почти постоянного моего насморка, от которого мне было часто трудно дышать, что и заставляло меня, когда я ел, дышать особенно тяжело и громко. В холодную погоду мне становилось хуже.
— Вот ты опять простудился, Джой, — сказала Лора, ставя мне глубокую тарелку с едой. — Когда поешь, поди сюда и растянись у огня. Что ты? Или еще поесть захотел?
Я тявкнул в знак согласия, и она наполнила мою тарелку во второй раз.
Лора никому не позволяла вмешиваться в дело нашего кормления. Раз она увидала, что Вилли дразнил меня костью и все вырывал ее у меня из зубов.
— Вилли, — обратилась к нему Лора, — что бы ты сделал, если бы я подошла к тебе, когда ты собираешься покушать жареного с картофелем, и вырвала у тебя тарелку?
— Не знаю, что бы я сделал, — отвечал Вилли, смеясь, — но мне бы очень захотелось тебя побить.
— Вот видишь! Я думаю, что и Джой с удовольствием покусал бы тебя, когда ты мешаешь ему есть. Не выводи его из терпения.
После этого разговора Вилли никогда больше не приставал ко мне во время еды, чему я был очень рад, так как раза два на меня находило сильное искушение порычать на него.
После ужина Лора ушла наверх, и я пошел за ней. Она села в низенькое кресло и принялась читать, а я растянулся на ковре подле нее.
— Знаешь ли ты, Джой, — обратилась она ко мне с улыбкой, — почему ты царапаешь землю, ложась спать, точно ты готовишь себе ямку и несколько раз повернешься, укладываясь?
Конечно, я ничего про это не знал и вытаращил на нее глаза.
— Вот видишь ли, — продолжала она, — давно, давно собаки не жили в домах, как ты, Джой. Они были дикие звери и бегали в лесах. Они скребли землю и листья, делая себе ямку, чтобы в ней спать. Привычка эта перешла и к тебе, Джой, по наследству от твоих предков.
Мне показалось очень интересным то, что она говорила, и я охотно послушал бы еще что-нибудь о моих предках, но в эту минуту вошли остальные члены семьи. Я очень любил, когда все собирались вечером в нашей уютной гостиной. Госпожа Морис шила, мальчики читали или учили уроки, господин Морис зарывался в свою газету, а мы с Билли лежали у камина на ковре.
Мне очень хотелось спать в тот вечер, а Нед все задирал меня, не давая уснуть. Он любил-таки подразнить меня. Хотя я и знал, что он дурачит меня, но я не мог отвести от него глаз.
Он закрылся книгой от матери, сам же закинул голову назад и широко открыл рот, как будто собираясь выть. Я не выдержал и громко залаял. Госпожа Морис крикнула на меня:
— Что это, Джой! Молчать!
Мальчики все посмеивались, зная проделки Неда. Только что я собрался во второй раз залаять, за что, верно, был бы выгнан из комнаты, когда дверь отворилась, и на пороге явилась молодая девушка Бесси Дрюри.
На ней были теплая шапка и большой платок, накинутый на плечи. Она перебежала улицу из дома напротив нашего.
— Госпожа Морис, — заговорила она быстро и очень оживленно, — позволите ли Вы Лоре переночевать у меня? Сегодня моя мама получила телеграмму из Бангора, извещающую ее о серьезной болезни ее тети, госпожи Каль. Мама хочет с ней повидаться, и папа сейчас везет туда маму. Я остаюсь одна дома; мама просит вас отпустить ко мне Лору.
— А Вы не можете придти ночевать к нам? — спросила ее госпожа Морис.
— Мама хотела бы, чтобы я осталась дома, — отвечала девушка.
— Хорошо, я думаю, что Лора с удовольствием пойдет с Вами и останется у Вас ночевать, — сказала госпожа Морис.
— Конечно! — прибавила Лора с улыбкой. — Я приду к тебе через полчаса.
— Благодарю вас, госпожа Морис, и тебя, Лора.
С этими словами Бесси Дрюри ушла домой.
— А кто-нибудь постарше остается у них в доме? — спросил господин Морис после ухода молодой девушки.
— О, да! — ответила его жена. У госпожи Дрюри есть старая няня, которая лет двадцать в доме, и, кроме нее, остаются при доме две горничные да кучер Дональд, который ночует в конюшне. Беспокоиться за девочек нечего.
— И прекрасно, — заметил господин Морис, снова принимаясь за газету.