Джамиля развернула шелковый платок, переливающийся всеми оттенками синего, и достала кинжал в ножнах. В солнечных лучах заиграла драгоценная эмаль, и самоцветы ожили, радуясь прикосновению живительных лучей.
С благоговением Бедр-ад-Дин взял в руки реликвию и обнажил клинок. Узкое обоюдоострое лезвие вспыхнуло хищным блеском, вызолоченный узор у рукояти полыхнул огнем.
– О Аллах милосердный, какая красота! – прошептал юноша.
Джамиля взяла у него из рук и кинжал, и ножны, приложила их к своему лбу, а потом на минуту прижала к груди. Потом, поцеловав рукоять, отдала кинжал сыну, а ножны вновь спрятала в синий шелковый платок.
– Храни его, сынок, так, как я хранила тебя все эти годы. И, да смилуется над нами Аллах, надеюсь, мы вскоре соединим нашу реликвию.
Бедр-ад-Дин поклонился матери. Так низко он не кланялся никому в этой жизни. Но сейчас, перед расставанием, мир вдруг открылся ему с совершенно новой стороны. Он в одно мгновение вспомнил историю своего отца и поразился его стойкости и мужеству. Подумал он и том, что мать, с любовью и нежностью охранявшая его все эти годы, сейчас остается одна. Ужас от осознания того, что он, выполняя поручение Валида-мудреца, обрекает Джамилю на страдания и одиночество, вновь охватил его.
– Матушка, но почему я должен уезжать? – жалобно, как в детстве, спросил Бедр-ад-Дин. – Быть может, разумнее мне было бы остаться и охранять вас, охранять наш дом?..
– Мальчик, все уже решено. Думаю, найдется кому охранять наш дом. Ты же должен исполнить поручение Валида. А исполнив его, ты вернешься домой. Ибо так распорядился Аллах милосердный!
На сердце у Бедр-ад-Дина было тяжело и беспокойно. Но он собрал все свои силы, поцеловал мать в лоб, поклонился дому и решительно ступил за порог. Оседланный жеребец уже ждал его. А далее… Кто знает, что предначертано ему?
Макама пятая
Долго еще чувствовал Бедр-ад-Дин взгляд Джамили после того, как покинул и родную улицу, и родной город. Вскоре скрылись и минареты. Лишь бесконечная лента дороги среди холмов была теперь перед глазами юноши.
Вновь и вновь он вспоминал события сегодняшнего утра. Вновь вставали перед его мысленным взором полные ненависти глаза первого советника и спокойные, чуть прищуренные – царя Темира. Вновь юноша видел, как царь оттесняет к стене визиря, защищая две жизни. Но внезапно еще одна мысль пришла Бедр-ад-Дину в голову. И такая же безрадостная, как и прежние воспоминания.
«О Аллах, а что же стало с Хасаном? Я потерял его у стен дворца… Аллах милосердный, прошу тебя, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Я сейчас не могу ничем ему помочь. Но, быть может, когда я вернусь, я осмелюсь просить прощения у своего лучшего друга за это постыдное бегство…»
Быстроногий конь уносил юношу все дальше, но мыслями Бедр-ад-Дин по-прежнему был там, в родном городе. Душевная боль терзала, не давая успокоиться. Но постепенно бесконечное однообразие дороги взяло верх. И вот дыхание выровнялось, слезы более не подступали к глазам, разум очистился. И только сейчас Бедр-ад-Дин смог задать себе новый вопрос:
«Но куда я еду? О да, от города ведут многие дороги. Но почему я поехал именно по полночной? Почему не избрал дорогу, что идет вдоль моря? И что я везу с собой?»
Бедр-ад-Дин пустил коня шагом и, путаясь в шелковых шнурах, наконец раскрыл узкий кожаный мешок, который передал ему посыльный. Два свитка, один заметно крупнее другого, тонкая черная палочка с синими и золотыми полосками, увенчанная петлей, по виду деревянная, но удивительно тяжелая для любого дерева, лоскут черного шелка с вышитым знаком…
– О Аллах, что же это все такое? – удивился Бедр-ад-Дин. – Похоже, это был поддельный посыльный… Но байза-то настоящая… Что же это все значит?
Наконец юноша обратил внимание, что один из свитков – тот, что был тоньше, – надписан так: «Бедр-ад-Дину, сыну визиря Рашида».
– О Аллах, наконец я получу ответы на свои вопросы… – пробормотал сын визиря, торопливо разворачивая свиток.
«Да хранит тебя Аллах великий и милосердный! – так начиналось письмо мудреца Валида. – Надеюсь, ты развернул это письмо уже после того, как скрылись за спиной городские стены. Если это так, то я могу быть спокоен и за тебя, и за дело, которое поручаю тебе. Если же нет, то, боюсь, нешуточная опасность, грозящая нам, стала еще больше. Но выбора у меня нет. Счастье, что тебе удалось ускользнуть из лап первого советника.