Я отвернулся от этих малолетних несчастных идиотов, чтобы найти свои ключи от старого дома нашего с Дамиром прадеда, построенного им. Это жилище передавалось в наследство сыновьям, а теперь пришла моя очередь быть его владельцем. Не могу смириться, что не оно стало последним пристанищем моего брата, а холодная, заросшая, вонючая лесная поляна.
Ключи мы всегда хранили в особенном месте, известном лишь нам: Дамир сначала научил меня этой маленькой хитрости, а потом я намеревался передать её своим племянникам или собственным детям. Сейчас же я лишь по-глупому самостоятельно роюсь в самой верхушке над дверью, но ничего не нащупываю. Старая деревянная поверхность угрожает оставить мне занозу, но я только хмурился на свою неспособность отыскать этот кусок металла. Потом вспомнил, что в последний раз ключи брали в руки соседи брата, готовящиеся к похоронам, а значит они спрятали их... Я отступаю назад, поднимаю ковёр и нахожу под ним то, что искал. В деревне у людей нет индивидуальности. Раздумывая над этим, я вставляю в замочную скважину ключ, как если бы сунул палец в мокрую землю — дверь не сразу поддаётся, но всё-таки уступает моему напору. На мои пыхтения откликаются смешками пьяные дети.
Я же делаю один шаг внутрь темноты прихожей и вдыхаю запах этого дома, отдающего когда-то счастливым детством. Я, наконец-то, вернулся туда, откуда пришёл. Туда, куда меня звал Дамир. Только он не дождался.
Глава 2.
Я не помнил, как именно дошёл до дивана, как лёг на него и как долго просто лежал, мечтая о том, каким продуктивным буду на следующий день. Единственное, в чём я был точно уверен следующим утром, — это то, что я успел перед этим закрыться в своей новой обители, уберег себя от назойливых детей, которые ещё вчера долго улюлюкали за стенами моего старого дома. Размышляя над тем, где же их родители, я сам не заметил, как успел заснуть.
Новый день был встречен не радостными воодушевлением и оптимистичным настроем, как я надеялся, а типичной и ожидаемой реакцией в виде всплеска злости на пение одиноких птиц, сидящих где-то на ветках, будто бы прямо над моей крышей. От раздражения я даже поглубже зарылся на мгновение в диван, нюхая его старую и потертую в некоторых местах ткань, будто пытаясь впитать в себя запахи уже умершего брата. От этой мысли я вздрогнул и едва не спрыгнул с дивана, как если бы там была отрава. Желудок тут же напомнил о том, что прошлым вечером во время пути в аул я выпил лишь одну бутылку колы, а потом угрожал собственному здоровью невольным голоданием.
Было глупо надеяться на то, что у уже мёртвого Дамира (ужасного противника готовки) найдётся хоть какая-то маломальски приличная еда, поэтому я даже не стал на это надеяться. В холодильник не заглянул, а лишь открыл маленькую темную кладовую, откуда на ощупь (нужно новую лампочку) достал пачку доширака. Пошёл на кухню, залил чайник водой из крана, попытался включить, но понял вскоре, что это бесполезная трата времени (нужно купить новый чайник), поэтому предпочёл есть сухую лапшу. Всё равно ни свежего хлеба, ни масла в этом доме сейчас не отыскал бы, так что незачем время тратить.
Умывался через едкий запашок аммиака и чего-то ещё, неясного аромата, напоминающего лес, отчего у меня даже ёкнуло сердце, вновь я вспомнил про брата, про его протянутые руки и умоляющий тон голоса. За всю жизнь, проведенную с ним, я никогда не слышал, чтобы Дамир что-то просил — он просто делал всё и брал всё, что мог, потому что никто не посмел бы отказать ему. Это так очевидно и вместе с тем так странно, что даже сейчас, при мысли об этом, я очень долго метаюсь между восхищением и осуждением. Потом мне стыдно, а затем и вовсе противно — вместо воды, которой я только что мыл лицо, из крана пошёл коричневый ручеёк, отдающий ржавчиной. Я с отвращением отпрянул и отошёл в сторону, в надежде, что всё вернётся в норму. Не вернулось, поэтому пришлось умываться дальше с помощью старой воды из пятилитровой бутылки.
После всего этого стоило пройти в ту спальню, где когда-то спал мой брат, однако я очень сильно старался откладывать это, вместо этого нарочито неспешно рассматривал дом, оценивая, что изменилось. Не то, чтобы я ожидал каких-то капитальных перемен, однако сердечко у меня как-то странно дрогнуло, когда я понял, что всё осталось также, как и было. Книги лежали друг на дружке в виде пирамиды, шторы плотно задернуты, ковёр привычно подогнут под кривым столом с недостающей частью ножки — даже после уборки мы всегда делали так. Дом ничуть не изменился — преобразование произошло лишь со мной.