Охваченная внезапным страхом, Кэссиди выронила журнал на пол, однако сидевший слева от нее мужчина быстро нагнулся и подобрал его.
– Не возражаете? – спросил он и тут же, не дав ей возможности ответить, уставился на обложку. – Омерзительно, да? – сказал он, качая головой и дыша на Кэссиди перегаром дорогого виски. – Как можно выпускать такое чудовище на свободу? Вот увидите – он снова убьет, и тогда этот болван О'Рурк напишет об этом новый роман. Меня просто тошнит от них.
Кэссиди с трудом сдержалась – не каждый день Шона в ее присутствии обзывали болваном. Впрочем, затевать спор на эту тему она не стала, обронив лишь вскользь:
– Кто знает, может, Тьернан и не виноват.
– Ха, вы разве не слышали его объяснение? Он заявил, что, вернувшись домой, напоролся на трупы жены и детей и испытал такое потрясение, что у него напрочь память отшибло. Тела детей так и не нашли, однако орудие убийства сплошь заляпано отпечатками его пальцев. И он был весь в крови жены выпачкан. Подонок даже тени раскаяния не выказал.
Кэссиди метнула взгляд на обложку. Да, на фотографии они казались такими счастливыми и радостными. Чудесная семья, которой уже нет. Кэссиди откинулась на спинку сиденья и, отвернувшись к окну, зажмурилась. Господи, хоть бы отец не завел с ней речь об этом Тьернане! При одной мысли о негодяе, хладнокровно уничтожившем собственную семью, ей стало дурно. Хотя особыми иллюзиями по поводу священных уз, связывающих отцов и детей, она себя не тешила. Жизнь рядом с Шоном давно раскрыла ей глаза. Если хочет, пусть сам вываливается в грязи, она же не позволит вовлечь себя в эту пакость.
Поезд уже приближался к Пенсильванскому вокзалу, когда пошел легкий снег. Кэссиди хотела было позвонить Мабри и предупредить о своем приезде, но затем раздумала. Шон кичился своим хваленым ирландским гостеприимством и никогда не отказывал в приюте заезжим друзьям и родственникам. Кэссиди знала, что в огромной отцовской квартире на Парк-авеню комната для нее всегда найдется, поэтому нисколько не опасалась нагрянуть без предупреждения. Напротив, ей даже хотелось застать Шона врасплох, не дать ему времени подготовиться. Интересно, зачем он хочет ее видеть. Неужели из-за ее профессиональных навыков? Шон всегда считал, что она напрочь лишена воображения, и при каждом случае обзывал «моей маленькой мещанкой». Нет, если отцу от нее что-то и нужно, то только не редакторской помощи.
И это «что-то» должно быть для него достаточно важным, чтобы прикинуться больным и вовлечь в свою игру Мабри. Что ж, Кэссиди готова сыграть с ним хотя бы только ради того, чтобы удовлетворить собственное любопытство. День-два, не больше.
Когда Кэссиди уже подходила к отцовскому дому со стороны Семьдесят второй улицы, Шон с Мабри как раз выходили из подъезда.
– Кэсс, зайка моя! – радостно прогудел Шон, обнимая ее. Кэссиди послушно замерла в его медвежьих объятиях; всякий раз бурная радость отца при их встречах почему-то не только не трогала, но и раздражала ее. Тем временем Шон отступил на полшага и нахмурился. – Так, дай-ка на тебя полюбоваться. Ну вот, опять поправилась! Неужели не знаешь, что худеть и богатеть женщинам можно до бесконечности? Послушай, Мабри, поговори с ней, пока она совсем в пышку не превратилась.
Кэссиди закипела.
– Увы, Шон, но вы с мамой наградили меня слишком крупной костью. Боюсь, что крутизну моих бедер можно исправить разве что с помощью электропилы.
Взгляд холодных голубых глаз Мабри устремился поверх головы Кэссиди.
– Твой папаша – полный болван, Кэссиди, – с улыбкой сказала она. – Ты, как всегда, совершенно восхитительна.
– Вы – второй человек за сегодняшний день, кто мне это говорит, – сказала Кэссиди, высвободившись из отцовских объятий и обнимая мачеху.
– Что ты – восхитительна? – ухмыльнулся Шон, не желая оставаться в стороне.