– Не хочу, чтобы ты думал, будто я плету интриги. Пускай все происходит открыто. Видишь, я не уговариваю ребят. Вася, а ты что думаешь? – обратилась мама к новому мужу.
Тот не сразу понял, что от него хотят, но поднял голову и, оценив ситуацию, ответил:
– Любава, это твои или, точнее, ваши дети. Какое я могу иметь мнение? Останутся они с тобой, тебе будет хорошо и мне спокойно. Не останутся – тебе будет горько. И я расстроюсь.
Катю передергивало, когда Василий Петрович называл маму Любавой. Она скривила губы и поглядела на отца. Кате показалось, что папа улыбнулся.
– Костя, Катя, вам решать. Мы вас слушаем, – торжественно произнесла мама и подошла к Константину. Сын вертел в руках кубик Рубика и молчал. – Я к тебе обращаюсь? – мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Катя это понимала, но ей было маму абсолютно не жалко.
– Ма, я же учусь в бизнес-колледже. Как я могу ехать в Москву? – тихо произнес Костя.
У Кати чесались руки. Как ей хотелось дать брату по шее! А впрочем, за что? Разве он мог сказать что-либо другое? Катя встала, подошла к отцу и сказала:
– Па, я поеду с тобой в Москву или туда, куда ты захочешь. Но ты должен мне обещать, что исполнишь одну мою просьбу.
– Если буду в силах, дочка, – ответил ей отец и в первый раз улыбнулся.
– Я так и думала, – как бы себе самой сказала мама и выбежала из гостиной. Из спальни послышались ее истерические всхлипывания. Но через две минуты Любовь Аркадьевна вышла и, вытирая глаза платком, обратилась к Кате: – Можешь собираться, дочь. И знай, двери этого дома для тебя всегда открыты.
– Я давно собралась, – сообщила Катя и вынесла свой рюкзачок. – Папа, пошли, что ли?
Они брели по Лиговскому проспекту. Народу на воскресной улице встречалось мало. Беспризорные детишки, одетые в грязные зимние шапки и драные пальтишки, хотя майский день был жарким, мусолили папироску по очереди, и казалось, что они вовсе не видят Катю с ее папой, шагающих в сторону Московского вокзала.
«Господи, а я еще устраиваю трагедии. Вот бы меня на их место», – подумала Катя и прижалась к отцу.
Сергей Андреевич понял, чем вызван жест дочери, и молча взял ее за руку. Они переглянулись.
– Здравствуй, папка! – вдруг вскрикнула Катя и повисла на плечах отца.
– Здравствуй, моя хорошая, – прошептал Сергей Андреевич и крепко сжал девочку в объятьях.
В Москву они ехали дневным поездом «Аврора». Так рано в воскресенье желающих уехать из Питера не наблюдалось. В купе, рассчитанном на шесть сидячих мест, отец и дочь ехали в новую жизнь вдвоем. Когда проводница принесла чай, отец отхлебнул из стакана и, подмигнув Кате, спросил:
– Что за условие ты мне поставила?
– Я в сентябре пойду в новую школу? – вопросом на вопрос ответила дочь.
– Конечно. Я же не смогу из Петербурга перевезти твою школу в Москву.
– Понимаю, – согласилась Катя и на минуту замолчала. Потом решилась: – Я пойду в новую школу мальчиком.
– Как это мальчиком? – не понял Сергей Андреевич.
– Очень просто. Я теперь Константин Астахов. Вот и все.
Отец постарался сдержать улыбку:
– Но ты же девочка.
– Посмотрим, когда я поработаю над своей внешностью, что ты скажешь. – И, взглянув на отца, добавила: – Не бойся, новую одежду не попрошу. И моя годится. По рукам?
– Я обещал, – покачал головой отец и отвернулся к окну, чтобы дочка, не видела его смеющихся глаз. Сергей Андреевич понимал: для дочери это важно и не хотел обидеть ее насмешкой. В конце концов, все это блажь, и он не сомневался, что рано или поздно дочь перестанет помышлять о глупостях.
– Па, а почему ты его не убил? Струсил? – задала наконец Катя давно мучивший ее вопрос.
Поезд стоял на станции Бологое. У вагона бабки торговали вяленой рыбой и пирожками.
– Схожу куплю нам пирожков. Я пробовал… вкусные, – Сергей Андреевич поднялся и вышел из купе.
Когда проехали Тверь, Катя снова спросила:
– Отец, ты струсил? Почему ты его не убил?
– Кого я должен был убить? – в свою очередь поинтересовался Сергей Андреевич.
– Как кого? Этого противного Василия Петровича.
– А за что? – удивился отец.
– Неужели непонятно? – Кате хотелось кричать. – У тебя увели жену, а ты подаешь ему руку.
– Мама – свободный человек. Она имеет право жить с тем, кто ей нужен. Мама – не вещь, принадлежавшая мне, а взрослый человек. Почему я должен убивать мужчину ее выбора? Если она от меня ушла, значит, я сам что-то не сумел сделать так, как надо, а раз не сумел, то и винить некого.
Катя отвернулась к окну. Она пыталась осмыслить то, что сказал папа. Ведь он сказал слова, которые должны были изменить ее отношение к проблеме женского пола. Значит, он никогда не считал маму вещью и не думал, что мама принадлежит ему? Странно. Катя глядела, как мимо проплывают деревеньки и смешные курятники садовых домиков. Потом долго тянулся лес. Внезапно он расступился, открыв большую воду. В сумрачной водной глади отражались розовые закатные облака.