Но ярость, отчаяние и стыд душили графа, отняв у него дар речи, и вели в его душе жестокую битву. Такую беспощадную, что, когда кардинал прервался, ожидая ответа, с минуту его губы судорожно подёргивались, а затем, шатнувшись вперёд, он упал ничком на пол в обмороке.
– Позовите стражу, месье де Кавеньяк, – сказал мне Мазарини. – Этот человек совершил своё последнее преступление. Неделя в тюремной камере Бастилии и общество святого отца, возможно, приготовят его к лучшей жизни после эшафота.
– Видите ли, – сказал его преосвященство час спустя, когда мы были одни в его кабинете, – если бы я допустил, чтобы мир узнал, против кого был направлен удар Сент-Ожера, мир бы сочувствовал, как и всегда, незадачливому заговорщику и, может быть, меньше любил бы меня. Кроме того, всегда есть фанатики, готовые повторить такие деяния, как это, и, прознай они, что случай со смертью никому не известного лакея – это было покушение на Мазарини, боюсь, что нож какого-нибудь убийцы укоротил бы мою жизнь раньше назначенного времени. Тогда как сейчас, – повёл он далее, взмахнув рукой, – Сент-Ожер встретит смерть как трусливый изменник; он умрёт, ни в ком не вызвав сожалений, за исключительно омерзительный проступок. Что касается Андре, то его смерть была слишком лёгкой.
– Как вышло, монсеньор, – спросил я, – что он не предостерёг своего сообщника, не сделал никакой попытки защитить себя?
– Вы не можете догадаться? – сказал он улыбаясь. – Заставив его сознаться в измене, я привязал его руки к туловищу, а в рот засунул кляп, который убрал вместе с маской.
– Но маска? – вскричал я.
Он снова улыбнулся.
– Как вы бестолковы! Я поменял её, пока вы ходили за экипажем.
– Почему вы всё скрыли от меня, монсеньор? – воскликнул я. – Вы мне не доверяете?
– Нет-нет, только не это, – сказал он. – Я подумал, что так благоразумнее; вы могли бы выдать меня, выказывая излишнее почтение… Но идите, оставьте меня, Кавеньяк, уже поздно.
Я отдал поклон и, когда уходил, услышал, как он пробормотал себе самому слова Сент-Ожера:
– "Так сгиньте же все предатели ради благоденствия Франции!" – и с довольным смешком добавил: – Как мало он догадывался об истинности того, что сказал!
Монфокон (Gibet de Montfaucon) – огромная каменная виселица, построенная в XIII веке к северо-востоку от Парижа, во владениях некоего графа Фалькона (Фокона). Получила прозвище Montfaucon (от mont – гора и faucon – сокол, буквально "Соколиная гора"). Одновременно на Монфоконе могло быть повешено до 45 человек. До наших дней виселица не сохранилась.
Рю Сент-Оноре (Rue Saint-Honoré) – улица Святого Гонория, как и многие другие улицы исторического центра Парижа, была проложена в Средние века, а именно в конце XII века. Она обязана своим именем монастырской церкви Святого Гонория Амьенского, покровителя пекарей (до наших дней церковь не сохранилась). Экипаж ожидал Мазарини на углу этой улицы, откуда совсем недалеко расположен Пале-Кардиналь, то есть кардинальский дворец, – нынешний архитектурный комплекс Пале-Рояль (буквально "королевский дворец"). Он был построен для кардинала Ришелье. После смерти Ришелье дворец заняла вдовствующая Анна Австрийская с юным Людовиком XIV, потом там поселился кардинал Мазарини. Теперь здесь размещаются различные госучреждения, театры и многое другое. Лувр, кстати, находится довольно близко.
4 французских туаза (около 8 метров) – у Сабатини 8 английских ярдов (расстояние, на котором Кавеньяк поначалу следовал за Мазарини на балу).
Принц де Конде – заклятый враг Мазарини, один из главарей Фронды (fronde – праща), антиправительственной смуты, имевшей место во Франции в 1648–1653 годах и фактически представлявшей собой гражданскую войну.