От его слов у меня мороз по коже.
– Кассель, соглашайся работать на меня, и я обеспечу тебе защиту. Тебе и брату. Матери. Деду, хотя его я и так считаю своим. Защиту и весьма приятный образ жизни.
– Так вы хотите…
– Филип не должен был погибнуть, – перебивает Захаров. – Если бы мои люди присматривали за ним, ничего бы не случилось. Позволь мне позаботиться о тебе. Пусть твои враги станут моими врагами.
– Ну да, и наоборот. Нет, спасибо, – качаю головой. – Я не хочу быть убийцей.
Захаров улыбается.
– Можешь превращать жертв в живые существа, если от этого тебе легче спится по ночам. Главное – убрать их со сцены.
– Нет, не буду.
Я вспоминаю, как смотрела на меня сияющими глазами белая кошка.
– Ты уже так делал. Может, Баррон стирал тебе память, но теперь-то ты помнишь. И доказательство тому – проклятие, которое ты сам же и снял.
– Это проклятие было наложено на вашу дочь.
Захаров резко втягивает воздух, а потом медленно выдыхает.
– Что было, то было, Кассель. Ты теперь мастер. И однажды магия тебя поманит. Ты не сможешь устоять перед соблазном, у тебя просто не останется другого выхода. Очнись. Ты один из нас.
– Еще нет. Не совсем.
Только за это и остается цепляться.
– Ты вспомнишь о моем предложении. Вспомнишь рано или поздно, когда придет пора разобраться с кое-кем из близких тебе людей.
– Вы про Баррона? – Удивленно спрашиваю я. – Ну и сукин же вы сын – предлагаете мне на похоронах одного брата распланировать убийство другого.
Захаров встает и с улыбкой отряхивает штаны.
– Заметь, ты это сказал – не я. Да, я сукин сын. Но однажды я буду тебе нужен.
И он уходит обратно в зал.
А потом появляется Лила. Я сижу, уставившись на занавеску. Сколько людей, интересно знать, здесь рыдало? Может, на ткани осели маленькие кристаллики соли, как на пляжной подстилке, которую намочили в морской воде. По-моему, я схожу с ума.
– Эй, – она протягивает мне чашку кофе; на губах по-прежнему яркая кроваво-красная помада. – Сейчас произносит речь один из друзей Филипа. Кажется, вспоминает, как они впервые ограбили винный магазин.
Я беру чашку. За последние три дня я, по-моему, вообще ничего не ел, только пил кофе. Должен уже, по идее, по стенам бегать. Наверное, именно поэтому я чуть не набросился на Захарова.
– Лила, иди обратно в зал. Я не… Не могу… – я качаю головой.
Я столько всего не могу. Например, рассказать ей правду о своих чувствах. Но и убедительно соврать сейчас тоже не получится.
Я так тебя хочу, сделал бы что угодно, чтобы тебя заполучить.
Пожалуйста, не позволяй мне.
– Мы же были друзьями. Даже если ты ничего больше ко мне не чувствуешь.
– Мы по-прежнему друзья, – повторяю я почти на автопилоте; как бы я хотел, чтобы это была правда.
– Ну и хорошо, – Лила присаживается рядом. – Тогда не злись на меня. Я не пытаюсь тебя охмурить, ничего подобного.
– Хм, то есть за свою добродетель можно не беспокоиться? – фыркаю я в ответ. – Ну, спасибо и на том.
Лила закатывает глаза.
– Нет, я понимаю, зачем ты пришла. Наверное, тебе приятно, что он мертв, – «После его смерти тебе спокойнее стало спать по ночам», – сказал Захаров. Нет, я не желаю так думать. – Теперь ты чувствуешь себя в безопасности.
Лила смотрит на меня с изумлением, словно поверить не может в услышанное, а потом смеется:
– Трудно снова стать девочкой – человеком с руками и ногами. Носить одежду, ходить в школу. Снова говорить. Иногда я чувствую…
– Что?
– Будто… Не знаю. Это же похороны твоего брата, мне следует спросить, что чувствуешь ты.
Я делаю большой глоток. Как кстати сейчас этот кофе.
– Вот уж о своих чувствах я бы сейчас меньше всего хотел рассказывать.
– Я умею утешать, – говорит Лила с едва заметной лукавой улыбкой.
– Эй, полегче, мы ведь бережем мою добродетель! Давай, ты что-то собиралась сказать.
Она задумчиво пинает стенку. У ее черных начищенных туфель открытые носки, и видно большие пальцы с накрашенными ярко-синим лаком ногтями.
– Ладно. Ты когда-нибудь по-настоящему злился? Будто вот-вот весь мир разнесешь в пух и прах, и все равно будет мало? Когда не знаешь, как успокоиться, и от этого пугаешься, но из-за страха только злишься еще больше?
– Я думал, мы договорились не обсуждать мои чувства.
Я стараюсь говорить беззаботно, потому что очень хорошо ее понимаю. Как будто Лила вслух выразила мои собственные мысли. Она уставилась в пол, уголки губ чуть поползли вверх.