Получасом ранее, под шатром самой маленькой из башен московского Кремля – Царской, стоял Юрий Владимирович Андропов. Он глядел на притихшую ночную столицу, но чувствовал, что перед ним лежит вся страна. Это была красивая минута, он сознательно её длил и отлично знал это. Как и то, что из дюжины людей, встревоженных тем, что вчерашний председатель КГБ и завтрашний генсек, ночью приехал в Кремль, и разгуливает по кремлевской стене, ни один не сможет ни понять, ни оценить всю высоту и значимость момента.
Внутри Кремля, возле Набатной башни, стояла длинная черная машина с зажженными фарами. А рядом с ней несколько тёмных фигур. «Словно пингвины сбились в кучу, ничего не понимают, а уйти боятся» - усмехнулся Андропов. «Пусть привыкают, скоро будет много необычного, а то в последние годы все стало настолько обычным, что…» - он поднял воротник пальто и двинулся к Набатной башне. Дул удивительно не ноябрьский ветер, теплый и влажный. Такой ветер бывает в конце марта, в апреле, но не поздней осенью… Да, и запах, запах был совсем не осенний, пахло тёплой землёй и скорым половодьем.
Мало кто знал, что у Юрия Владимировича было очень обостренное обоняние. Его от природы толстый, почти семитский, с горбинкой и следами перелома нос, имел свойство различать самые тончайшие оттенки запахов. Пока он был просто Жориком, запахи были его мучением. Это дополнительное навязчивое знание об окружающем мире утомляло. Но позже не раз помогло, а однажды спасло жизнь и не только ему. Когда он служил матросом на старом, дымящем всеми щелями толкаче, который водил баржи по Оке между Нижним и Муромом. Ходил толкач на угле, запасы которого занимали две трети судна. Из низкой трубы летели хлопья сажи и крупные угольные искры шипя падали в воду и медленно тонули. Корыто было ещё то, даже туалета не было. Прямо так в воду и ходили, а вода в Оке была чистая… и вот, не проснись он тогда ночью от запаха нефти, вытекающей из баржи в прореху, которую они своим же буксиром и пробили, то эта ходка для всей команды была бы последней. За ночь нефть растеклась бы по всей Оке. А команду за вредительство оформили бы в Колымский край, что для тридцать восьмого было делом обычным. Правда сейчас Юрий Владимирович уже и не помнил, как залатали баржу и доставили до Мурома, но вот запах нефти помнил до сих пор.
Он подошёл к самым зубцам стены и взглянул на город. Теперь перед ним лежало Замоскворечье. Нагромождение домов и зданий в темноте сливалось в сплошной тёмный холм. И словно догорающие костры тлели редкие точки окон. «А вот почему они не спят? Ведь почти два… Завтра на работу, а они не спят…, впрочем, догадаться не трудно, - Юрий Владимирович усмехнулся, - спорят, гадают, кто будет генсеком… мыслители. Глядят из окошек, а ни черта не видят. Одни ждут перемен… другие наоборот, боятся, как бы пайку не потерять… Сограждане… Все хотят стабильности, порядка, достатка, но почему никто не хочет подчиняться? И наивны как дети… Взять хотя бы Афганистан… разве объяснишь, что кровь бывает малая и бывает большая… Разве они могут осознать масштаб ответственности? Нация… Республики… страны Блока… А война? Мировая война? Ведь по радио не объявишь, что - всё, товарищи, готовьтесь к войне… Да и кто воевать-то будет, если они вот по ночам не спят, всё думают, философствуют! А утром бегут в Американское посольство - заберите нас из Союза! Спасите от тоталитаризма! Просим политического убежища… Я может, и сам бы убежал, если бы было оно — такое убежище… Представляю, - Юрий Владимирович снова усмехнулся, - какая была бы рожа у американского посла! А наши? Что бы они напечатали в Правде?» - Юрий Владимирович негромко рассмеялся, повернулся и двинулся обратно к Спасской башне.
«Ну, что же, если их заботит будущее, то пусть спокойно ложатся… Уж он-то знает, как и что делать дальше. Всё давно продумано, всё! Столько лет он подчинялся, работал на других, подстраивался, соглашался, улыбался и молчал… Молчал перед всяким… А чего это стоит? Ведь никто не понимает, какое это проклятье, быть почти у руля, видеть, как год за годом разрушается государство, и быть бессильным что-то изменить!»